Чаз бросила подметать и выпрямилась:
— Не трогайте это!
Джорджи быстро направила камеру на Чаз и нажала кнопку «Запись».
— Почему ты так хлопочешь о Брэме?
Чаз прижала веник к груди.
— Что вы делаете?
— Мне интересна причина такой преданности.
— Выключите это!
Джорджи отрегулировала фокус. Под пирсингом и свирепой гримасой обнаружились тонкие, почти изящные черты. Чаз прихватила волосы сбоку маленькой серебряной заколкой. Другая сторона топорщилась над ухом острыми прядями, как ирокез. Яростная независимость Чаз поражала Джорджи. Она и представить не могла, что существуют люди, которым совершенно нет дела до мнения окружающих.
— Полагаю, ты единственная в Лос-Анджелесе, кто терпеть не может камеру. Никогда не мечтала быть актрисой? — спросила она. — Именно для этого сюда приезжают девушки со всех концов Америки.
— Я? Нет. А откуда вам известно, что я не родилась здесь?
— Интуиция.
Продолжая смотреть в объектив, Джорджи видела, как напряжены уголки маленького рта Чаз.
— Большинство двадцатилетних девушек терпеть не могут такую работу, как твоя.
Чаз крепче сжала веник, словно готовилась идти в бой.
— А мне моя работа нравится. Вы, возможно, считаете, что она не важна?
— Думаю, любая работа зависит от того, как человек к ней относится, — процитировала Джорджи отца.
Камера незаметно изменила сущность отношений между ними. Впервые с той минуты, как они встретились, Чаз выглядела неуверенной.
— Люди должны заниматься тем, к чему у них талант, — выговорила она наконец. — Я ничего другого не умею. — Она попыталась вернуться к работе, однако камера явно ее беспокоила — Выключите эту штуку.
— Как это случилось? — Джорджи обошла вокруг стола и снова взяла ее в фокус. — Как ты выучилась вести дом в таком молодом возрасте?
Чаз вымела мусор из угла.
— Занималась этим с детства.
Джорджи молчала. И, к ее удивлению, Чаз продолжила:
— Мачеха работала в мотеле, недалеко от Барстоу. Двенадцать комнат и закусочная. Вы выключите это или нет?
— Через минуту.
При виде камеры многие люди замыкались. Другие были готовы говорить. Очевидно, Чаз принадлежала к последним. Джорджи снова отошла в сторону.
— Ты там работала?
— Иногда. Мачеха любила повеселиться и не всегда приходила домой вовремя, чтобы успеть на работу на следующий день. Когда так бывало, я пропускала школу и шла убирать мотель.
Джорджи взяла крупным планом лицо девушки, наслаждаясь обретенной свободой.
— Сколько лет тебе было?
— Не знаю. Одиннадцать или около того.
Она принялась орудовать веником на том месте, которое уже успела подмести несколько минут назад.
— Тому типу, что владел мотелем, было наплевать, сколько мне лет; главное — чтобы работа была сделана. А я работала намного лучше ее.
Камера отражала факты. И не высказывала мнения о тяжком труде одиннадцатилетней девочки.
— А как ты относилась к тому, что пропускала школу?
Похоже, батарея вот-вот разрядится.
Чаз пожала плечами:
— Нам нужны были деньги.
— Но работа, наверное, была тебе не по силам.
— Были и хорошие моменты.
— Какие именно?
Чаз продолжала тыкать веником в то же злополучное место на полу.
— Не помню, — выдавила она и, прислонив веник к стенке, взялась за тряпку для пыли.
— Сомневаюсь, что было много хороших моментов, — осторожно заметила Джорджи.
Чаз протерла книжную полку.
— Иногда в мотеле останавливалась семья с ребятишками. Заказывали пиццу или приносили бургеры из закусочной. Дети обязательно проливали что-нибудь на ковер. Страшно было видеть, во что превращался номер. — Она рассеянно протирала одну и ту же книгу. — Повсюду мусор и остатки еды. Простыни на полу, грязные полотенца. Но я старалась привести комнату в порядок.
Лопатки сошлись на худенькой спине, как сложенные крылья. Чаз отшвырнула тряпку.
— Все чушь собачья. Мне нужно работать. Вернусь, когда вас здесь не будет.
Она закрыла за собой дверь как раз в тот момент, когда батарейка камеры разрядилась.
Джорджи только сейчас сообразила, что все это время старалась не дышать. Чаз никогда не рассказала бы так много, не будь у Джорджи камеры. Вынув кассету с пленкой и сунув в карман, она ощутила такой же подъем, который всегда испытывала перед трудной сценой из очередного фильма.
Вечером она нашла на кухне абсолютно отвратительный сандвич, приготовленный, очевидно, для нее: монументальное уродство, сооруженное из толстых ломтей хлеба и таких же кусков мяса и сыра. Все это утопало в майонезе.
Джорджи разобрала сандвич, сделала себе другой, попроще, и поела в одиночестве на веранде. Брэма она так и не увидела.
На следующий день Эрон отдал ей новый выпуск «Флэш». Обложку украшал один из снимков Мела Даффи, сделанный на балконе. Заголовки прямо-таки вопили: «Свадьба, которая потрясла мир!»; «Эксклюзивные фото супружеского счастья Скипа и Скутер!»
На снимке Брэм держал ее в объятиях. Прозрачная белая юбка Джорджи драпировала его рукава. Оба нежно смотрели друг другу в глаза.
Свадебное фото с Лансом появлялось на этой же обложке. Но даже настоящие новобрачные не выглядели такими влюбленными. Как эти. Фальшивые.
Ей следовало бы радоваться. Они предмет не жалости, а зависти.
«Поклонники Джорджи Йорк потрясены ее шокирующим побегом в Лас-Вегас вместе с бывшим партнером по ситкому «Скип и Скутер», плохишом Брэмуэллом Шепардом. «Они несколько месяцев встречались тайком», — утверждает лучшая подруга Джорджи Эйприл Пэтриот, — и сейчас на седьмом небе от счастья. А мы счастливы за них».
Джорджи мысленно поблагодарила Эйприл и дочитала статью.
«Пиар-агент Джорджи отметает истории о жестокой вражде между звездами «Скип и Скутер»: «Они никогда не были врагами. И Брэм давно изменил к ней отношение».
Какая гнусная ложь!
«Друзья считают, что у них много общего…»
Интересно, что же у них общего? Кроме взаимной ненависти, конечно.
Джорджи отбросила журнал и, поскольку делать было нечего, вышла в столовую и оборвала засохшие листья с лимонного деревца. Уголком глаза она увидела, как в кухню входит Брэм — возможно, за спиртным. Джорджи не хотела, чтобы он думал, будто она намеренно избегает его, и поэтому взяла мобильник и позвонила ему:
