— Капитан, я даже не знаю, как вас отблагодарить… Эсме осеклась — что-то пребольно укололо ее чуть выше правой пятки. Привыкшая ходить босиком, она нередко резала ноги осколками раковин, но в этот раз ощущение было совсем другое: острая боль почти сразу сменилась странным тянущим ощущением, будто к ране приложили кусок льда.
Взглянув вниз, она увидела пеструю тонкую ленту, скрывшуюся в траве.
— Капитан…
Смотри на меня.
Черный человек склоняется над тобой, хватает тебя за плечи. Ты не видишь его лица, его голос мог бы принадлежать статуе, его руки холоднее льда.
Что ты натворила, мерзкая девчонка!
Но ты не трогала, не трогала, не трогала ничего. Это все Паоло… это Паоло…
Смотри на меня.
Смотри.
Большой рыжий муравей взобрался на высокий стебелек травы и, очутившись на верхушке, сверзился вниз. Ощупал усиками ствол и принялся опять штурмовать вершину, словно его внутренний компас вдруг сбился.
Лежать на траве было приятно, мягко. Где-то в вышине слышалось мелодичное щебетание, и это было восхитительно: в мире есть и другие птицы, кроме портовых чаек, в мире есть птицы, которые умеют петь. Эсме вдруг поняла, что ей отчаянно хочется объездить все острова в окоеме и, останавливаясь на каждом хоть на один день, слушать птичье пение. Говорят, островов всего десять тысяч, но точно не знает никто — вот она чуть было не отправилась их считать.
— Не дергайся.
Крейн сплюнул кровь и снова припал ртом к ее щиколотке. Зрение Эсме все еще не прояснилось до конца, но она видела бурые потеки на его подбородке, кровавые отметины. Пальцы магуса сжимали ее ногу так крепко, что, казалось, вот-вот проткнут плоть и достанут до кости — не пальцы, а железные клещи. Боль растекалась от раны вверх, но была она вялая и совсем не страшная.
— Рану полагается прижечь, — пробормотала Эсме. — Надо быстрее в поселок…
— Там дальше река, которую надо вброд переходить по скользким камням, — отозвался Крейн с хмурым видом. — С тобой на руках это быстро не сделаешь, а оставлять тебя одну я не хочу.
— Почему? — неискренне удивилась целительница. — Здесь же совершенно безопасно.
— Для тех, кто носит сапоги и смотрит под ноги, — парировал магус. — И потом, у меня дурное предчувствие.
— Но что же делать? Он вздохнул.
— Для начала помочь мне. Прижми вот здесь, да покрепче…
Эсме послушно прижала пальцами место на собственной ноге, которая отчего-то стала казаться чужой. Крейн на мгновение замер, потом произнес с иронией:
— Никогда бы не подумал, что целители не могут лечить сами себя.
Девушка покачала головой.
— Вы, магусы, направляете силу на то, чтобы совершенствовать собственные тела. Мы же совершенствуем… исправляем… улучшаем чужое. Излечить свое тело для целителя так же просто, как заглянуть внутрь собственного черепа или укусить себя за локоть…
— Некоторые так могут. — Крейн сбросил куртку и стянул рубашку. — Я о локте.
Мгновение он смотрел на дорогую ткань словно в раздумьях, потом в несколько движений превратил рубашку в ворох лоскутьев — Эсме даже не заметила, как мелькнули его руки. Смысл происходящего оставался для нее в тайне, но потом железные пальцы магуса вновь стиснули ее щиколотку, и Крейн сказал:
— Сейчас будет больно.
«Больно? А что же было до сих пор?..»
Пальцы его свободной правой руки изогнулись, словно желая обхватить невидимое яблоко, а потом между ними мелькнула искра. Миг — и она разрослась, превратилась в сияющий огонек размером чуть больше косточки от вишни. Эсме зажмурилась и стиснула зубы.
«Только бы не закричать…»
…черный человек смотрит.
Ну что, спрячем и это в сундук, милая моя?
Вытирая пот с ее лба, магус коснулся кожи Эсме — его пальцы были сухими и очень горячими.
— Почему «Крейн»? — пробормотала целительница. — Почему? Ведь Кристобаль Фейра… звучит… красивее…
— Семейства Фейра нет на свете уже сорок лет, — стеклянным голосом произнес пират. — Давайте не будем тревожить мертвых.
— Не будем, — согласилась Эсме. — Не будем…
Он встал, подобрал с земли куртку — но, хоть оделся магус быстро, Эсме все-таки успела разглядеть на его спине татуировку: две танцующие птицы, два феникса с черно-красным оперением.
Семейство Фейра, пламенные, — самый сильный противник Капитана-Императора…
Эсме уже и не знала, какая из тайн, которые ей довелось узнать, страшнее.
— Нам пора. — Пират отшвырнул остатки рубашки и с легкостью поднял Эсме на руки. — Старейшая не любит ждать.
Черный человек несет тебя на руках прямо в адское пламя — или наоборот? Может, он тебя спасает? Ты уже не понимаешь, где верх, где низ, где право, где лево. Шумит река, гудит огонь — вихри лилового пламени танцуют фарэко… нет, это живые девушки, настоящие, но с лиловой кожей. Живые? Разве у живых бывает такая кожа?
…и ходить тебе по свету до тех пор, пока не разыщешь платье цвета фиалок, что растут в императорском Саду Иллюзий.
Ты не знаешь зачем.
Черный человек несет тебя в огонь.
Черный человек стоит у костра…
Эсме пришла в себя, когда они оказались в неглубокой лощине, где лепились друг к другу бедные рыбацкие хижины, прячась от штормов и набегающих на побережье волн, после которых не остается даже следов прошлой жизни. У ствола большого дерева располагалась самая большая хижина — здесь и живет Старейшая? Неподалеку от порога — погасший костер, дымок еще курится.
С трудом разогнав туман в голове, Эсме увидела: кругом пустота. Ни одной живой души. Крейн не опустил ее на землю, он стоял совершенно неподвижно.
— Что происходит? — прошептала она, и произнесенные вслух слова разрушили магию остановившегося времени. От ствола дерева-исполина отделилась тень, и к ним стремительным шагом приблизился человек, одетый во все черное.
— Приветствую тебя, Кристобаль Крейн!
Волосы незнакомца побелели, лицо избороздили морщины, но все-таки он казался весьма крепким и сильным — словно древняя сосна, чей ствол сотню раз изгибался в поисках опоры. От него исходили странные волны: этот человек не просто привык повелевать, поняла Эсме. Он привык, что все ему подчиняются… и небезосновательно. Отчего-то лицо его вызывало причудливые ассоциации с кархадоном — волевые скулы, прозрачные льдистые глаза, седые волосы… но причиной всему было выражение, хищное, беспощадное, хотя незнакомец улыбался. И уж совсем невообразимым было то, что Эсме сразу узнала этого человека — по портрету, который висел на стене «Водяной лошадки».
