Когда Женя заходит на его страницу, абстрактный тот-кто-понял-бы превращается во вполне конкретного мужчину с семьей, работой, бытом, дачей, все как у людей. Между ним и Женей пропасть. Обидно, но она даже не может его за это ненавидеть, не способна произнести его настоящее имя, оно жжет язык, будит слишком много воспоминаний. Просто немного уменьшается сама, когда находит еще одно подтверждение, что вот, опять недо-тянула. Снова жалеет себя, ловит от этого запретный кайф. Снова плачется Дианке и презирает себя за это еще больше.
Перевод, который можно было закончить полчаса назад, стоит все на том же абзаце, а Женя думает, думает, представляет всякое. Она живет не здесь, а где-то там, в страшных догадках и фантазиях. В прошлом. Ей невыносимо хочется поговорить хоть с кем-то. Тут главное вовремя слезть. Какое-то время перетерпеть, не заглядывать, не думать, отвлекать себя работой, лучше физической, и Женя вернется в норму.
Анечка смотрит. У ее фото десять лайков, комментарий «Красавица!».
Женя берет сумку, идет в туалет. Запирается в кабинке, садится на унитаз, достает пол-литровую бутылку из-под минералки, в ней плещутся остатки шардоне. Женя делает глоток, смотрит в низкий потолок, на круглый вырез вытяжки. Кто-то заходит в туалет, цокает каблуками, хлопают двери других кабинок, шумит вода в унитазе, в раковине, воет сушка для рук. Кто-то чихает, голос Голощаповой, запах «Пуазона».
Женя молчит, делает еще глоток, закручивает крышку, зажевывает вино жвачкой. Она хотела выпить по дороге домой, но что страшного случится от двух глотков? Да ничего, никто и не поймет.
Ну о чем ты говоришь, она же страшная, заверяет Женю Амин вечером. Не так давно они возобновили переписку. сейчас поржешь)
Амин присылает скрин переписки с Голощаповой.
…я не думала, что тебя тоже интересует Япония… и что ты меня замечаешь)))0)
конечно! [пухлое сердечко] ты когда подошла ко мне на корпоративе, я сразу обратил на тебя внимание. вообще ты знаешь, что ты похожа на Монро?
[смайл-с-сердечками-вместо-глаз]
Спасибо) я все время переживаю что попа толстая, мне бы скинуть килограммов пять. глупо наверно, но мне кажется юбки слишком обтягивают
юбка, в которой ты была вчера, шикарно на тебе сидела! [смайл-с-сердечками-вместо-глаз]
На этом скрин обрывается, а Жене хочется забраться за край снимка, глянуть: что же они писали дальше? Писал ли Амин Голощаповой, что хочет взять ее в той юбке, как писал Жене? Спрашивала ли Голощапова, как именно он хочет: прямо на офисном столе или в подсобке, как отвечала Женя? Время отправки сообщений – два ночи.
Тут главное не показывать эмоций. Главное, чтобы Амин не чуял кровь, иначе разговоры о Голощаповой никогда не кончатся.
переживает что обтягивают, но все равно носит) вообще, ей правда похудеть бы, пишет он Жене. ты гораздо лучше
не говори так, отвечает Женя.
Пауза.
я не собираюсь ее трахать если что
весь день на тебя смотрел
От горла Жени, вниз по ребрам, изнутри спускается неприятный холодок, каплет в желудок ядовитой ледяной капелью. От этого подташнивает.
я спать, пишет она. завтра рано вставать, нужно договор подготовить
Амин присылает [смайл-с-сердечками-вместо-глаз], Женя закрывает ватсап.
Открывает мысленный чат с тем-кто-понял-бы. Сегодня тот-кто-понял-бы в сети. Он пишет:
почему ты остаешься с ним? он ведь тебя добьет.
5
2013
май
В Астрахани они останавливаются на левом берегу, в бело-голубом здании, напоминающем детский сад, а может, бывшем им когда-то. Через три этажа тянутся длинные, укрытые линолеумом коридоры; окнами в сад выходят номера: рыжеватые обои с рисунком в тон, благодаря которому не видно пятен, односпальные кровати, проложенные тумбочками, на каждой тумбочке пустой графин. Блестящие шторы, кондиционер, в углу комнаты стул, у входной двери напротив туалета притаился мини-холодильник. Однако расположение у гостиницы хорошее, недалеко от набережной, и стоимость за ночь не очень высока.
Илья отдергивает шторы и тюль, выпутывает из них окно, распахивает створки, впуская совсем летние плюс двадцать шесть. За окном покачивается густая дубовая крона, солнце просвечивает молодую зелень насквозь, будто растворяет. Птицы поют, так хорошо вокруг, но после руля спину ломит, и, чтобы как-то унять боль, Илья открывает коньяк, который взял по дороге. Хотя он давно не пил, последний раз на Новый год, наверное. Но двадцать четвертое мая, черный день.
Он делает глоток, другой, третий, облокачивается на подоконник. Солнце греет лицо, щекочет глаз. Он пролистывает ленту сообщений в телефоне – ничего интересного. Лайкает посты друзей «ВКонтакте», все подряд. Его записи тоже с лайками, большинство от людей, которых он никогда не видел, не общался с ними. Может быть, их вообще не существует. Взять хотя бы ту же Полину Как-ее-там, которой он забыл тогда ответить, вспомнил дня через три, и уже несолидно было что-то писать, он просто ее лайкает теперь.
– В ду́ше ржавая вода, ты представляешь? – кричит Маша из ванной. – И дверь не закрывается.
Она облокачивается рядом, высовывается в окно по пояс, осматривает дорожку снизу.
– Ну и гостиница, конечно… Наверняка пансионат раньше был. Выкупили, отремонтировали и сдают по номерам. Из чего угодно бизнес сделают.
Маша распускает пучок, освободив волну каштановых волос, затем скручивает их обратно. Оценивает коньяк, лицо Ильи, отворачивается. Коньяк она не одобряет, сама она не пьет, не курит, уважает ЗОЖ.
– Что случилось, чем недоволен?
Илья может сказать, что всем: отдыхом в Астрахани, собой, больной спиной. Что у Маши выражение лица не лучше. Но он решает промолчать, скандалить ведь себе дороже, виноватым окажется он сам. Коньяк пульсирует внутри, подогревает раздражение.
– Все в порядке.
Маша хмыкает, и в этом хмыке пятьсот оттенков недоверия.
– Ну конечно. А то я не вижу. Ты в зеркало глянь на себя.
– Просто устал.
– Все устали.
На этом пульсирующее прорывается наружу.
– Маш, ну я правда устал. Вы-то просто сидите, а я машину веду.
Маша выпрямляется, упирает кулак в бок – вызов принят.
– А я ребенка на заднем сиденье развлекаю. То кушать, то пописать, то ее тошнит. Мне, что ли, весело ехать?
На этом Илья может замолчать, обнять ее и помириться.
Но он не умолкает. Чертово двадцать четвертое мая.
– Анька спала всю дорогу.
– Не всю. И что ты ноешь-то постоянно? Как меня это нытье достало. Устал – иди поспи, не порть людям настроение.
