– Капитан ополчения Грегорио Мадонелль, командую этими ребятишками. И при мне никого линчевать не позволю.
– Но нас-то они убивают! Бомбят и расстреливают.
– Этот тоже получит свою пулю, но в свое время и как положено: по приговору военно-полевого суда.
– Да лучше бы мы сами…
– Молчать! Что такое приказ, знаете? Ну так вот, приказываю здесь я! Или, может, мы с вами анархисты? – Он подзывает одного из своих. – Эй, Касау, ко мне!
Подходит цыганистый тощий сержант с допотопной винтовкой на плече:
– Я, товарищ капитан!
– Отведите-ка этого бедолагу в штаб и смотрите, чтоб у него ни один волос с головы не упал. Лично отвечаешь.
– Слушаюсь, товарищ капитан.
Тот поворачивается к людям, все еще плотно обступившим летчика:
– А вы – разойдись! Вот прилетит еще один, увидит, как вы в кучу сгрудились, и фарш из вас сделает. – Спрятав пистолет в кобуру, он дважды хлопает в ладоши. – Разойдись! По местам! Представление окончено.
Сержант подзывает нескольких солдат, и те уводят немца: его приходится поддерживать, потому что он не стоит на ногах. Когда они скрываются из виду, капитан смотрит на Харпо, Пато и остальных связисток. Потом закуривает.
– Спасибо, – говорит Харпо.
Капитан пожимает плечами, выпустив дым разом из ноздрей и изо рта. И только теперь замечает, кто перед ним.
– Не знал, что у нас тут женщины.
– Взвод связи, – сообщает лейтенант.
Капитан оглядывает Пато с головы до ног:
– А-а. И много ль вас?
– На этом берегу – всего восемнадцать.
Капитан теперь поочередно рассматривает Валенсианку и остальных.
– Мы из Пятого батальона береговой охраны… Предполагается, что стоим в резерве, – произносит он наконец.
Пато наблюдает за солдатами, которые идут по настилу и расходятся по берегу. Кое-кто еще в гражданском. Одни по виду – крестьянские парни, другие – явно городские, но у всех есть нечто общее: почти никто еще не бреется.
– Какие все молоденькие… – удивленно говорит она.
Капитан, посасывая сигарету, упирается в нее ничего не выражающим взглядом. И потом пожимает плечами:
– Сосунки все до одного. Кроме офицеров и сержантов.
– А-а, понимаю.
– Двадцатого года рождения.
– Ясно.
– В моей роте сто тридцать четыре сопляка семнадцати-восемнадцати лет от роду, все еще месяц назад сидели по домам. Каталонцы, валенсианцы, мурсийцы. Им приказали явиться, имея при себе ложку-плошку, одеяло и пару обуви. Кое-кого матери вели за руку до самых дверей в казарму и несли завернутую в газетку еду на дорогу.
– Обученные? – спрашивает Харпо так, словно боится услышать ответ.
– Сам небось знаешь, как их обучали, – неделя строевой подготовки… А оружия многие вообще в руках не держали. Винтовки им выдали пять дней назад – и такое старье, что заклинивает после двух-трех выстрелов.
Говоря это, капитан задумчиво следит, как переходят мост его солдаты.
– И вдобавок мы идем от самого Поблета.
Со стороны реки доносится грохот моторов. Все поворачивают головы на этот звук и видят, как из-за гребня показывается башня танка Т-26 с республиканским флажком, намалеванным на броне. Стальное чудовище ползет вверх, окутываясь серым облаком отработанного бензина. Следом появляется вторая машина, а за ней – третья. Солдаты, мимо которых они проходят, встречают их приветственными криками, а наблюдатели, стоя в открытых люках, в ответ вскидывают к плечу сжатый кулак.
– Наконец-то, – говорит Харпо.
Капитан, зажав во рту сигарету, вынимает обойму своего «стара» и вставляет новый патрон взамен израсходованного.
– Не знали, смогут ли переправиться, – отвечает он, – потому что обещанного железного моста как не было, так и нет. Но наши понтонеры смастерили плавучую платформу – достаточно прочную, чтобы доставить танки по одному на тот берег.
– Для последнего усилия – то, что нужно.
– Не знаю, сбудутся ли все ожидания, но все может быть… Помимо моих мальчишек и танков, туда выдвинулся батальон иностранных волонтеров. Впечатление такое, что решено зажарить все мясо разом.
– Все будет хорошо.
Капитан вставляет обойму в рукоять, ладонью вгоняет на место. Потом кладет пистолет в кобуру.
– Надеюсь, что будет. – Глядя на женщин, он подносит пальцы к козырьку. – Ну, мне пора. Салют и Республика, красавицы.
Знойное марево так плотно, что валуны вокруг скита слепят глаза, словно покрыты снегом, а миндаль и оливы, широко разросшиеся на террасах, расплываются в пыльной дымке.
Уже сорок две минуты не звучат выстрелы.
Сантьяго Пардейро, стоя в рост на бруствере одного из передовых окопов, смотрит в бинокль, как справа возвращаются в расположение его легионеры во главе с капралом Лонжином. Собрав предварительно все фляги, имевшиеся в наличии, они наполнили их водой из ручья у подножия террасы, метров на двести ниже. Идут не торопясь – точно так же, как человек пять-шесть республиканцев, которые удаляются в другую сторону, направляясь к своим позициям. Это – третий и последний рейс тех и других.
Выбирать было не из чего, думает лейтенант. Если что, начальство его поймет. Нехватка воды – сущая пытка для защитников скита, но не меньшая и для тех, кто атакует его из оливковой рощи, слишком далеко они забрались от городка. Единственный водоем, расположенный на ничейной земле, очень дорого обходился и тем и другим. И потому однажды утром, воспользовавшись затишьем, прокричали предложение – прекратить огонь, пока солдаты ходят за водой. Оно исходило от легионеров, и красные, истомленные жаждой ничуть не меньше, приняли его. Договорились, что в течение часа по шесть человек с каждой стороны, собрав все фляги, сколько их ни есть, сделают по три ходки туда и обратно, больше не успеют. Так все и было, и так будет продолжаться еще пятнадцать минут.
Пардейро не тратил это время даром – приказал углубить траншеи, нарастить брустверы и устроил смотр своему воинству. Тридцать восемь человек еще в строю, семнадцать раненых лежат в самом скиту, а на пустырь за ним, превращенный в кладбище под открытым небом, оттащили и свалили как попало четырнадцать распухших, почерневших трупов, над которыми вьются рои мух. У оставшихся в живых со вчерашнего дня крошки во рту не было, потому что последние банки сардин еще сутки назад вскрыли штыками, содержимое съели, а маслом смазали оружие. Патронов, к счастью, еще достаточно, ну а главная проблема – отсутствие воды – сейчас решается.
Лейтенант, наведя бинокль влево, рассматривает красных, а те на открытом месте – на двух террасах, начинающихся от оливковой рощи, уносят своих убитых под миндальные деревья с запыленными ветвями, с которых пули и взрывы стрясли всю листву. Что же, с толком используют затишье, думает Пардейро. Марксисты они или нет, но дрались отважно, умирали достойно. И потому он приказал своим людям не беспокоить их. А сейчас удовлетворенно отмечает, что республиканцев перебито много. Среди тех, кто убирает трупы, он замечает двоих, которые пользуются этим предлогом, чтобы поближе рассмотреть позиции легионеров. Похоже, это офицеры, и Пардейро видит в бинокль, что один из них, в свою очередь, глядит на него. Почти машинально, не отводя от глаз окуляры, лейтенант подносит ладонь к козырьку, а миг спустя красный вскидывает к виску сжатый кулак, тоже отдавая честь.
