– Да возьми другой, – подает совет Ольмос.
– Какой еще, на хрен, другой?.. Это мой автомат, мать его так.
Франкистские пули жужжат совсем близко, стучат о стены домов, с чмоканьем впиваются в бруствер. Панисо продолжает нетерпеливо возиться с автоматом, пытаясь поддеть затвор кончиком ножа. Ничего не выходит.
– Экстрактор накрылся, патрон не извлечь.
– Ну, высунь нос и расскажи об этом фашистам.
– А ты вообще молчи.
Ольмос протягивает руку:
– Дай-ка я гляну. Я разбираюсь в железяках.
– Я люблю эту тарахтелку. – Панисо протягивает ему автомат. – Наладишь – я стану человеком.
– Да уж, это тебе не повредит.
Подрывник оглядывается по сторонам. На баррикаде, время от времени высовываясь из-за бруствера или просовывая ствол в импровизированную бойницу, человек десять республиканцев перестреливаются с франкистами, находящимися очень близко. При поддержке бронетехники – Панисо разглядел по крайней мере два легких германских танка, прозванных «чернышами», – противник – видно, что со свежими силами, – сразу начал яростную атаку. И заставил красных оставить кооператив, где торговали маслом, и винную лавку. Республиканцы держат теперь оборону, имея позади церковь, городскую площадь и главную улицу, а остатки ударной саперной роты, потерявшей две трети бойцов, засели за баррикадами на узких улочках возле церкви.
Пригнувшись, Панисо бежит вдоль баррикады до подвала особняка – лепной герб, некогда красовавшийся у него на фронтоне, сшиблен наземь и разбился на куски – и заглядывает внутрь, в полутьму. Там трое раненых ожидают, когда их эвакуируют в тыл, а в стороне, у стены лежат их оружие и амуниция – допотопная французская винтовка Бертьена, не менее древний мексиканский карабин и русская трехлинейка со штыком. Панисо, недолго думая, хватает ее, убеждается, что патронов подходящего калибра в подсумках достаточно, пристегивает их к поясу. Потом вставляет обойму с пятью патронами калибра 7,62, лязгает затвором, досылая заряд в ствол. От этого звука один из раненых открывает глаза, слабым голосом спрашивает, как там дела снаружи.
– Могло быть хуже, – отвечает подрывник.
– Мы бьем или нас?
– Вроде как ничья… Тебе надо чего-нибудь?
Раненый приподнимает перетянутый окровавленной тряпкой обрубок:
– Новая рука бы не помешала. Прежнюю разрывная пуля оттяпала.
– Чего нет, того нет, товарищ.
– Я так и думал.
Выйдя наружу, Панисо видит, как по одной стороне улицы к нему приближается цепочка людей – они идут, пригнувшись и прижимаясь к стенам домов. Среди солдат он замечает и старшину Канселу. Панисо тоже приникает к фасаду и ждет.
– Пополнение, – говорит старшина, поравнявшись.
Подрывник критически оглядывает солдат. Их человек двадцать – все очень молоды, и вид у них испуганный, они не знают, чего ждать здесь, где оказались.
– Сопляки, – говорит он разочарованно.
– Все, что есть, – кивает Кансела. – Вчера их сильно потрепали на Файонской дороге, убили капитана и лейтенанта. Это было их боевое крещение, и они еще не пришли в себя. Так что их повзводно распределили по другим частям в виде подкрепления. Нам достались эти. Но сержант у них дельный… – Обернувшись, он зовет: – Касау!
Перед ним предстает маленький, худенький, похожий на цыгана паренек – глаза у него цвета морской воды, а лицо такое смуглое, что он кажется мулатом. Ухватки мелочного торговца с ярмарки. Кансела начинает краткую церемонию знакомства:
– Гляди, Касау, это Хулиан Панисо, который остался рядовым потому, что ему так хочется. Говорит, нашивки пусть фашисты носят.
– Салют, – говорит вновь прибывший, протягивая руку.
– Панисо, – продолжает старшина, – в своем деле собаку съел. А потому забудь, что ты сержант, а он нет, и слушайся его во всем. Как меня. Понял?
Тот кивает:
– Понял.
– Ладно, оставляю это воинство здесь. – Кансела, похлопав обоих по плечу, выпрямляется. – Желаю удачи. Берегите этих сопляков, их и так мало.
Панисо удерживает его за рукав:
– У фашистов здесь танки. Два «черныша» по крайней мере. Время от времени высовываются и дают нам прикурить. У них, по счастью, пушек нет, только по паре пулеметов, но все равно радости мало… Пока они довольствуются этим, но если попрут – небо с овчинку покажется. У нас – одно противотанковое ружье.
– Какое?
– «Маузер TG».
– Оно даже банку анчоусов не пробьет.
– То-то и оно.
– Так я-то чем могу помочь?
– Подкинь-ка нам сколько-нибудь бутылок с зажигательной смесью и пару ящиков гранат.
– Неужто уже ничего не осталось?
– Мало.
– Ладно, постараюсь.
– Постарайся. А кто наводчик-то у нашей пушчонки?
– Я. Когда вернусь.
Кансела удаляется, а Панисо и сержант смотрят друг на друга.
– Табачок есть? – спрашивает подрывник.
– Есть немного. И самокрутки готовые.
– Как славно-то.
Присев на корточки, они покуривают, обмениваясь впечатлениями. Солдатики с винтовками между колен привалились спинами к стене и застыли в ожидании. Происхождение каждого узнается с первого взгляда: одни по виду принадлежат к среднему классу, и заметно, что они не горят желанием воевать; другие – достаточно взглянуть на их руки – дети рабочих и крестьяне, покорно принявшие то, что им выпало. Однако вполне ясно, что и те и другие, только дай им волю, побросают свои винтовочки и разбегутся. Почти все втягивают головы в плечи при жужжании пуль или грохоте недальнего разрыва. Сержант рассказывает, что их после призыва поначалу послали служить в батальон, которому поручено было всего лишь охранять берег в восточной зоне. Не робей, ребята, твердили им, вы и выстрелов-то не услышите. А потом в один прекрасный день погрузили в эшелон и привезли на Эбро.
– А ты? – спрашивает Панисо.
– Да я тоже думал, что будем в береговой обороне. Подмазали кого надо, чтобы отправили служить в эту часть, а оно видишь, как обернулось…
– Не обидишься, если я спрошу?.. Ты цыган?
Светлые глаза смотрят с опаской.
– Тебе зачем это знать? Я что, похож на того, кто кур ворует?
– Да нет, из чистого любопытства. У меня в Союзе были друзья-цыгане.
Лицо Касау разглаживается.
– Шахтер?
– Бурильщик первой категории.
– Да, во мне есть цыганская кровь. Со стороны матери. А еще я был бандерильеро.
– Не свисти.
– Ей-богу. Выступал в квадрилье Альгабеньо.
