– Он убит, – раздается наконец чей-то голос.
Капитан, помолчав, раздумчиво покачивает головой.
– Жаль, – говорит он.
Лес-Форкес, Сантакреу и Дальмау, присев на одну из уцелевших могил, делят поровну добытый у красных табак и внимательно наблюдают за происходящим.
– Слыхали, что он сказал? – удивленно шепчет Сантакреу.
– Вы смотрите на меня с той благородной злобой, которая одна и пристала храбрецам, хорошо сражавшимся, но потерпевшим поражение. И она вызывает у меня уважение. Кроме того, вчера вы проявили человечность и позволили нам отступить и унести наших раненых, – он показывает на своих солдат. – Они и я этого не забудем.
Молчание. Ни республиканцы, ни националисты не размыкают губ.
– Есть здесь еще кто-нибудь из офицеров или сержантов?
Проходит томительно долгая минута, прежде чем из шеренги выходит и останавливается в трех шагах от Колль де Рея понурый человек в драном обмундировании с полуоторванной сержантской нашивкой на рукаве. Руки у него дрожат.
Капитан задерживает на нем взгляд:
– Имя?
– Фернандо Лагуна.
– Вы – старший по званию?
Помявшись, сержант оборачивается на своих и снова опускает голову:
– Вроде бы я.
Капитан продолжает с интересом рассматривать его. Затем пытливо оглядывается по сторонам. И, заметив троих рекете, при его приближении вскочивших с могильной плиты, на которой сидели, подходит к ним, забирает у них все сигареты и отдает их красному сержанту.
– Раздайте своим людям. И не бойтесь – никто не будет расстрелян. Порукой – мое слово.
И прежде чем повернуться и уйти, приказывает Хикою сжечь партийные билеты пленных.
С гребня высоты Пепе майор-ополченец Гамбо Лагуна видит их – запаленных от бега, в пропотелых, побуревших от пыли и копоти рубашках. Это те, кто уцелел в бою за кладбище, недавно взятом франкистами, – четырнадцать изможденных людей, среди которых есть и раненые. Командир батальона Островского, следивший за боем в бинокль, был бессильным свидетелем отчаянного сопротивления и плачевного финала. О лейтенанте из 3-й роты ничего не известно, но сомнительно, чтобы от нее осталась хотя бы четверть: выжившие пересекают Рамблу по направлению к городку, другие ищут убежища где-то поблизости от высоты. Испытанные в сражениях солдаты, закаленные и стойкие бойцы, они отстаивали каждую пядь земли, дрались за каждую могилу, однако артиллерия переломила им хребет, пехота же, атаковавшая с беспримерным напором, довершила дело. Майора трижды – последний раз уже не по телефону, а через связного – просили прислать подкрепление, но он этого сделать не мог, а сейчас должен обеспечить собственную оборону, потому что знает – следующей целью франкистов будут его позиции.
– Беда… – замечает Рамиро Гарсия, комиссар батальона.
– Да это не просто беда, – кивает Гамбо. – Это почти катастрофа. Кладбище в руках франкистов – это затвор мышеловки. И наши, запертые в городке, с каждой минутой все дальше от нас.
Рядом стоят капитан Симон Серигот и лейтенант Феликс Ортуньо. Все четверо с тревогой смотрят, как дым пожаров окутывает центр Кастельетса, откуда доносится отдаленное эхо выстрелов.
– То есть, – подводит итог Серигот, – мы оказались в западне.
– Похоже на то.
– Полагаю, что атаковать кладбище невозможно, – говорит Рамиро Гарсия.
Не отводя от глаз бинокль, Гамбо отвечает:
– Правильно полагаешь. Для обороны высоты у нас имеются двести пятьдесят два человека – две роты. Подкреплений с того берега не будет, а остатки бригады завязли в городке и удерживают Лолу.
– Может, интербригадовцы?..
– На вот. – Гамбо передает ему бинокль. – Взгляни на своих интербригадовцев.
Гарсия наводит окуляры на другую высоту. Гребень ее заволочен дымом, где мерцают вспышки.
– О черт…
– Да, вот именно.
Гамбо забирает бинокль и, прыгая по скалам, добирается до расщелины, прикрытой брезентом, – там разместился командный пункт. Солдаты машут кирками и лопатами, таскают камни, возводя брустверы на той стороне, что смотрит на кладбище. Почва здесь до того твердая и каменистая, что и на полметра углубиться в нее – настоящий подвиг.
На пустых патронных ящиках расстелен план Кастельетса в масштабе 1:20 000, стоят потушенная ацетиленовая лампа и полевой телефон. Гамбо снимает фуражку, подзывает своих офицеров поближе и показывает на карте:
– Захватив кладбище, фашисты могут проникнуть вплоть до самой реки, и вся бригада попадет в мешок. Вот здесь, видите?.. И я думаю, Фаустино Ланда прежде всего попытается перекрыть им пути.
– Думаешь? – хмуро переспрашивает Гарсия.
– Да, это всего лишь мои мысли.
– И с какими же силами он будет пытаться, если резервов нет?
Гамбо медлит с ответом:
– С остатками батальона Фахардо, разумеется. Или еще что-нибудь отыщет.
Четверо офицеров мрачно переглядываются. Они знают, что Второй батальон под командованием майора Фахардо медленно истаивал в последние шесть дней, когда держал кладбище, оборонял высоту Пепе, атаковал скит Апаресида и сражался в Кастельетсе вместе с Первым. Из четырехсот человек, форсировавших реку, в строю, по самым скромным подсчетам, должно оставаться сейчас не больше роты.
– А что там с нашими минометами на Рамбле? – спрашивает лейтенант Ортуньо.
Он родом из Сеговии, ему за сорок. До войны был трамвайным кондуктором, стал социалистом в незапамятные времена и в 34-м вступил в партию. Взглянув на него, Гамбо пожимает плечами:
– Они оказались на передовой, и их тоже передвинули к Кастельетсу.
– Ты шутишь, что ли, майор?
– Какие уж тут шутки.
– Да кто ж это так распорядился?
– Понятия не имею. Знаю только, что фашисты подобрались так близко, что батарея оказалась под ударом.
– Да мать их так, это же наши минометы! – взрывается Серигот.
– Вот именно.
– По крайней мере у нас остались два «максима», – утешает себя Ортуньо. – Это кое-что.
Они сумрачно переглядываются. И лица, и рубахи взмокли от пота. Мухи уже так давно не дают им покоя, что надоело отгонять.
– И все же, – интересуется Серигот, – что мы будем тут делать?
– Боюсь, что ничего особенного, – пожимает плечами Гамбо. – Будем оттягивать на себя крупные силы франкистов, сковывать их, угрожать им с фланга, чтобы они трижды подумали, прежде чем начать наступление со стороны кладбища… А ночью нанесем им удар – стремительный и яростный, пойдем в рукопашную – пусть не расслабляются. – Он переводит взгляд на Ортуньо. – Ты этим займешься.
