— Игорь, кажется, да? — уточняет девушка, тот, наверное, кивает — ответа не слышно. — А я Лена, тетя Алекс, мы ведь нормально и не успели познакомиться вчера, — поспешно представляется она, делает странную паузу и, на полтона понизив голос, продолжает: — Короче, не советую входить в ее комнату. Я ранним утром заходила к ней, и у нее снова апатия. Это продлится как минимум день, как максимум дней пять. В такие дни ее лучше не трогать.
— Апатия значит… Не понимаю, вы что, все забываете к ней дорогу на пять дней? Она целыми днями одна что ли в комнате сидит? — в голосе явный упрек.
— Игорь, ты не понимаешь, — втолковывает ему Лена, — она агрессивна в эти дни, если к ней подойти и, не дай бог, заговорить, тебе мало не покажется. Мой тебе совет — не испытывай судьбу. Алекс неуправляема, может запустить в тебя какой-нибудь чугунной статуэткой, если та окажется под рукой.
— Простите, конечно, но мне кажется, апатия проявляется иначе, — не соглашается он.
— Нет, молодой человек, — настойчиво твердит она, — я знаю, о чем говорю, и ее лучше сейчас не трогать. Ее апатия — это бомба замедленного действия. Вроде штиль, а уже в следующую секунду — Бац! — и она взрывается. Мы для нее раздражители, неужели непонятно?
— Тогда нужно вызвать психотерапевта, — участливо предлагает Игорь.
— Не нужно, — возражает она тотчас, — их она тем более не подпустит к себе.
— Но ведь нужно что-то делать, — запальчиво говорит мужчина.
— Нужно, — не отрицает она, — но не в такие дни. Если уж и переубеждать Алекс в целесообразности лечения и необходимости сеансов психотерапии, то в любой другой день. Когда она более-менее нормальна и в состоянии здраво рассуждать. Хотя, зная Алекс, убедить ее вообще нереально.
— И вы все просто молча отсиживаетесь в сторонке? Фактически ничего не делаете, чтоб ей помочь, — с укором произносит Игорь.
— А что мы можем? Принудить ее?! — вдруг сердито шипит тетя за дверью. — Знаешь, легко тебе говорить. Мы с ней уже несколько месяцев мучаемся, а ты только сейчас явился. Где ты был герой-любовник? Это между прочим из-за тебя она в таком состоянии. В смысле…. разумеется, не ты причина в ава… Но согласись, львиная доля вины лежит именно на тебе!
— Я не горжусь тем, как поступил с Алекс, — ровным голосом отзывается бывший. — Но я хотя бы готов помочь. А вы… вы просто молча наблюдаете, как она стремительно падает вниз.
— А вот обвинять нас не надо, — холодным тоном. — Ты понятия не имеешь, что мы все пережили.
— Прошу прощения, — незамедлительно вставляет мужской голос, тяжело вздыхает. — Вы правы, я не должен был так говорить, — сокрушенно добавляет. — Разумеется, мы все хотим помочь ей.
— Но к сожалению, не знаем как это сделать, — подхватывает Лена, — Света права, одна надежда на вас. Если кто и может вывести ее из этого состояния, то только вы.
Одеяло уже давным-давно лежит на полу, я лежа в кровати уставилась в потолок, а голоса за дверью всё не затихают. Не выдержав, я вслепую начинаю шарить по поверхности рядом стоящей тумбочки. Неуклюже цепляю пальцами что-то тяжелое, гладкое и холодное. Сжимаю крепче и со всей дури припечатываю ее в дверь. Предмет, совершивший невероятно удачную траекторию полета, отскакивает от дверного полотна и закатывается куда-то под шкаф.
Звуки за дверью наконец-то прекращаются, шаги удаляются, и я, еще некоторое время пребывая в сладкой тишине, ясно ощущаю, как медленно, но верно соскальзываю в сон…
Просыпаюсь от странных всхлипов, что настойчиво врезаются в слуховой анализатор. Открываю глаза и тупо смотрю на белый потолок, затаив дыхание, прислушиваюсь — ничего. Никаких всхлипов, никакого плача. Лишь чувствую, как издевательски медленно стекают по лицу мелкие ручьи горячих слез. Я наконец протяжно выдыхаю застывший на секунды в легких обжигающий и тяжелый воздух.
Опять? Я опять рыдала во сне? Но почему? Мне всё так надоело…
Отдираю себя с холодной постели и спускаюсь на кухню. Никого нет. За окном меж садовых деревьев сияет яркими летними красками восхитительный закат. Красные всполохи в небе беспеременно сливаются с желтыми, оранжевыми лучами солнца, каждую минуту создавая новую картину. Наверное, все-таки природа — лучший художник, непревзойденный. Ее холсты безупречны всегда, неповторимы никем, и вообще — вряд ли бы кто решился оспорить совершенство ее искусства.
Постояв еще какое-то время у окна, я перемещаюсь в зону кухонных шкафчиков и достаю с верхней полки стакан. Но неожиданно…
Звон разбитого стекла наполняет помещение.
Я опускаюсь на корточки, словно в трансе, дотрагиваюсь подушечками пальцем до битого стекла, провожу по острому краю, неторопливо, бесстрашно, совершенно не боясь пораниться, вонзить осколок себе в кожу. Я так давно ничего не чувствовала, так хочется ощутить… не знаю, наверное, что-то яркое и физическое. Не осознавая, что делаю, грубо хватаю в ладонь стекло и медленно сжимаю кисть в кулак. И вскоре сквозь щели между пальцами, по запястью, по краю ладони множеством тонких дорожек стекает алая, противная жидкость и устремляется вниз, на светлую кухонную плитку. Яркие пятна на полу создают столь контрастный рисунок, что я вздрагиваю. И в этот же момент кто-то тихо, без резких движений опускается рядом со мной, а чужое дыхание приближается к моему уху.
— Алекс, раскрой ладонь, пожалуйста, — просит спокойный, теплый голос Игоря, его горячая ладонь на моем плече.
Я растерянно, словно в замедленной съемке, поворачиваю голову к мужчине и смотрю ему в глаза. В них смесь испуга и беспокойства. За меня? А что со мной? Я ведь в порядке.
— Прошу, разожми кулак. Твоя ладонь вся в крови, — тихим шепотом добавляет он.
Перевожу внимание на свою руку, яростно и жадно сжимающую осколок стекла, и от ужаса округляю глаза при виде окровавленной кисти. Тошнотворная картина отрезвляет мгновенно, во многом благодаря внешнему, закадровому голосу. Именно голос Игоря выводит меня из оцепенения и странного, необъяснимого состояния безразличия и пустоты.
Я осторожно распрямляю согнутые пальцы, и слегка нервно переворачиваю руку ладонью вниз, сбрасывая тем самым ставший красным осколок. И только сейчас меня пронзает внезапная, запоздалая боль, острая и жгучая.
— Я… не понимаю, как я… не понимаю, что на меня нашло, — сбивчиво объясняю я, после чего резко встаю, в непонимании уставившись на глубокие порезы.
— Всё хорошо, не волнуйся, — успокаивает Игорь, — давай мы сейчас это промоем под холодной водой, а потом обработаем и перевяжем. — Он встает со спины, одной рукой обхватив меня за талию, другой поймав раненую руку, ведет меня к раковине. Включает воду и подносит мою ладонь к ледяной струе. Морщусь от боли, из уст вырывается слабый стон.
— Прости, сейчас станет легче, — говорит Игорь, продолжая держать мою уродливую ладонь под водопадом.
За что он извиняется? Не он же в данный момент сходит с ума. Это со мной что-то происходит. Я словно отключилась в один момент, а уже в следующий — очнулась с окровавленной кистью.
