— Типо того.
— Ну так вперед! Не жалей этот игрушечный наполнитель! Бей! Решительнее! Да, вот так! Получается же!
Выбросив все мысли из головы, я сосредотачиваюсь лишь на одном предмете — на этом ненавистном, вражеском мешке. Бью без жалости, без колебаний, без остановки, не чувствуя усталости.
— Всё, достаточно, выдохни, — доносится голос тренера сбоку.
Но я, не обращая внимания на его слова, продолжаю яростно колотить "противника", не могу остановиться, не хочу. Удар, еще один, и еще. Всё мое тело дышит силой, в плечах неистовое напряжение. Пот течет по лицу, шее, волосы прилипли ко лбу. Я готова разорвать этот чертов мешок! И мне никто не помешает!
— Остановись, — тихо шепчет мужчина, положив мне на плечо свою ладонь. — Я понимаю, ты хочешь выпустить наружу всю свою боль, но… не получится. Я когда-то уже пробовал: не помогает. Так ты только себя истязаешь.
Я не знаю, почему так спокойно и без раздражения воспринимаю слова Михаила, почему позволяю себе вслушиваться, внимаю, пропускаю через себя, фильтруя каждое оброненное мужчиной слово. Когда как дома меня не так-то просто вывести на нормальную беседу, почти каждый вызывает злость где-то глубоко в груди, уже привычную реакцию — бешенство. Наверное, это потому, что Миша для меня человек посторонний, новый — он не знает моей истории, не знает и сотой доли из того прошлого, которое и я отчаянно желаю не знать, не помнить…
Поддавшись его тихим, успокаивающим речам, я застываю, глупо сверля черную точку на черной боксерской груше, медленно опускаю вниз вмиг ослабшие руки. Я устало приземляюсь на пятую точку и закрываю глаза ладонями, тихо сижу, не шевелясь.
Тренер пристраивается рядом, плечом к плечу.
— Слепая ярость — последствия невыплаканной боли, намеренно спрятанной глубоко-глубоко внутрь себя, не выпущенной на свободу. Отпусти, — шепчет тихо.
"Я ведь давно отпустила", — хочется сказать, но я молчу.
— Скажи, ты ведь не из-за погибшего друга запрещаешь себе быть счастливой? Есть другая причина, верно?
Я наконец поднимаю лицо — нет, не заплаканное и даже не помятое, — и встречаюсь с его печальными умными глазами. Он чем-то на Евгения похож, замечаю я.
— Есть… то есть была.
— Ошибаешься, она и сейчас есть. Это причина не позволяет тебе полноценно жить, незаметно выкачивает из тебя все соки. Если продолжишь в том же духе, в скором времени от тебя ничего не останется. Не глуши внутренний крик, не надо… А знаешь что, — он в задумчивости закусывает губу, — завтра после работы я отвезу тебя в одно очень красивое место, тебе там понравится.
— Что за место?
— Завтра и узнаешь.
— Ладно. А во сколько?
— После трех я заеду за тобой. Ты мне только адрес скинь, хорошо?
— Ладно, — киваю я, понятия не имея, на что соглашаюсь. Да в принципе, куда угодно, лишь бы не домой.
Телефонный звонок разрывает ненадолго образовавшуюся тишину, и я, вставая и на ходу снимая перчатки, отхожу к рингу, принимаю вызов.
— Ты снова сбежала? — не то вопрос, не то констатация факта.
— Да, деда, стены дома меня душат.
— Сокровище мое, твоя мать снова места себе не находит, — слышу, как он вздыхает там, на том конце линии. — И вчера ты, внучка, довольно припозднилась, — с легким укором замечает дед, который вчера не стал со всеми дожидаться моего возвращения за полночь, чтобы потом коллективно выносить мне мозг, лег спать. — Я, конечно, верю, что ты у меня самостоятельная девочка, неглупая, всё прекрасно понимаешь, но, прошу тебя, побереги нервы матери, не заставляй ее волноваться.
— Хорошо, деда, впредь этого не повторится, обещаю.
— Вот и хорошо, — с одобрением в голосе. — А кстати, куда ты с утра пораньше ускакала, если не секрет? — спрашивает с ехидным любопытством.
Подумав немного и бросив мимолетный взгляд через плечо на тренирующегося Михаила, неохотно отвечаю:
— На бокс, деда. С сегодняшнего дня я начала посещать боксерский зал. И предвидя твой следующий вопрос, отвечу. Мне это нужно. Не спрашивай, зачем. Просто, я так хочу. Я сама не понимаю многих своих порывов, так что дать тебе внятный вразумительный ответ все равно не смогу.
Пауза.
— А знаешь, одобряю, — внезапно огорошивает дед. Я даже на миг замираю от такого заявления.
— То есть… я всё делаю правильно?
— Этого, внучка, я знать не могу. Но помни, все ошибаются и учатся на своих ошибках. Но с другой стороны, правильных и неправильных вещей в жизни нет. И то, и другое можно заменить одним словом — жизнь. Потому, сокровище мое, живи. Живи так, как тебе хочется, договорились?
— Договорились, — выдыхаю я. — Деда, мне сейчас нужно отрабатывать удары, так что…
— Постой, трубку не бросай. Я что звоню то… Тут выяснился прелюбопытный факт, а ты мне ничего не сказала.
— Не сказала о чем?
— О ком, — поправляет меня он. — Мы с твоим Игорем разговорились, вот буквально полчаса назад мне позвонил. — (Да не мой он!) — Оказывается, у вашего общего знакомого, достопочтенного Николая Геннадьевича, о котором ты так много рассказывала мне в письмах, сегодня день рождения. Ему исполняется 73 года. Что ты об этом думаешь? Поедем к нему? Он приглашает.
Николай Геннадьевич… как я могла о нем забыть? Нехорошо получилось: пропала надолго, не предупредила, что… совсем исчезну и перестану хотя бы изредка захаживать в гости. Некрасиво поступила с хорошим человеком.
Помолчав, с сомнением проговариваю:
— Приглашает? Всех? Что-то не очень верится.
— Игорь получил приглашение на ужин для всех нас, обо всем уже договорился, поэтому с твоей стороны возражения не принимаются…
Снова ужин? Мысленно издаю стон.
— И зачем тебе мое мнение, спрашивается? — бормочу я, на секунду отводя от уха телефон. Делаю глубокий вдох и терпеливо выдыхаю.
— Постарайся к вечеру уже быть дома, хорошо? — тем временем продолжает он. — Нас ждут к шести. Игорь сказал: уладит дела и подъедет к половине пятого. Поедем на его машине.
Я и не собиралась тут до вечера торчать. У меня еще кучу домашних дел на сегодня запланировано. Да и Игорь куда-то по срочным делам с утра пораньше укатил на своем великолепном джипе. Хорошая машина, красивая. Она мне безумно нравилась. Когда-то. В прошлой жизни… В общем, бывшего парня, надеюсь, сегодня в моих владениях до половине пятого не предвидится, и я спокойненько могу отдохнуть в тишине. Дома только дед, мама на работе, Лена с Евгением на пляж поехали. У последних, видимо, свидание. Понятное дело — недавно сошлись, у них всё еще конфетно-букетный период. Букет ее любимых белых роз, кстати, вчера у Ленки в комнате стоял, я видела.
Резко вспомнив о предстоящем ужине, возвращаюсь к разговору:
