Андрей берет Глеба за шиворот и бросает на пол.
– К тебе как к массовику затейнику у меня особое отношение. Я особенно сильно хочу подпортить тебе личико.
– Прошу вас, не надо! – разрываясь, кричит Глеб, при этом еще пытается повернуться, чтобы донести свою мерзкую ложь до Андрея. – Она тогда сама пришла! Она сама хотела этого! Ее никто не заставлял!
Ненавижу! Как же я тебя ненавижу! Надеюсь, ты там и сдохнешь! Ты и твои мерзкие друзья!
– О да, мечтала, – насмешливо произносит Андрей.
– Нет, он врет! Он захотел это сделать! Он нас заставил! – истерически вопит кто-то из друзей Глеба.
– Нет, это неправда! – оправдывается Глеб.
– А вы же так сопротивлялись, бедные, не хотели, останавливали. А ведь сделали бы это – и не было бы нас всех здесь.
По дороге проезжают машины, заглушая все вокруг. Наверное, гонщики: они часто устраивают гонки или выступления по ночам. Приходится надевать наушники, чтобы не пропустить ни одного слова.
Теперь я полностью погружаюсь, словно нахожусь с ними в качестве невидимого наблюдателя.
Оператор меняет ракурс, перестает снимать Андрея и идет в сторону Глеба, все еще лежащего на животе.
– Че, думаешь притворился мертвым, так мы о тебе забыли? – смеется парень, водя при этом кроссовкой по его лицу.
– Сейчас такой вопрос, у кого из вас – троих придурков – сохранилось то видео?
– Ни у кого, мы все удалили, клянусь! – впервые подает голос третий – кажется, Паша?
Да, его зовут Паша, но я не хочу называть их по именам.
Они – это всего лишь первый, второй и третий, в зависимости от того, в каком порядке что-то говорят на видео (или в каком порядке насиловали меня, только этого я уже никогда не вспомню).
– Отвечайте честно, я же проверю.
Они решают молчать.
– Вахтанг, их телефоны на столе.
– Сейчас проверю.
Какое-то время ничего не происходит. Они что-то говорят про пароли, ищут. А парень-оператор просто снимает уродливое лицо Глеба, на которое мне противно смотреть.
– Андрюх, – узнаю голос Вахтанга, камера направляется на него, – я ничего не вижу здесь. Вряд ли это видео хранилось три года.
– Может, и не хранилось, но надо все проверить. Попробуй посмотреть в каких-то переписках. «Телеграмм», «ВКонтакте», что там еще есть? – нервно спрашивает Андрей, заглядывая в чей-то телефон.
– Ладно, сейчас.
Проходит еще несколько минут. Я так понимаю, большая часть этой записи – ожидание, когда кто-то найдет то самое видео. Не могу понять, зачем они вообще все снимают на камеру? Неужели это было так необходимо? Происходящее напоминает мне бандитские девяностые, которые показываются в фильмах.
– Слушай, – начинает Вахтанг, – кое-что тут есть. Похоже, оно.
– Нашел все-таки?
– Да, в избранном «ВКонтакте». В материалах.
– Вот видишь, сохранилось все-таки. Интернет ничего не забывает.
Андрей включает его: мне ничего не видно, зато громкость позволяет слышать все, что там происходит.
«Пожалуйста!.. Прошу вас!..»
«Нормально, нормально! Держите ее крепче!»
«Строптивая какая, да?»
«Не надо!.. Пожалуйста!..»
«Да ладно тебе! Будет хорошо».
«Умоляю, не надо! Умоляю! Мама! Папа, пожалуйста, папа!»
«Папочка здесь!»
«Черт, не кусайся».
«Че ты царапаешься? Нормально все, красавица, успокойся!»
«Помогите!»
«Снимаешь там? Видно хоть лицо?»
«Да все зашибись видно».
«Смотрите, какое белье надела, готовилась походу?»
Пожалуйста, выключи! Прошу, избавь меня от проживания этого кошмара наяву второй раз!
Мне противно от того, что он смотрит, но сама я больше не в силах наблюдать за этим. Я не в силах проживать снова и снова.
* * *
Полчаса я лежала.
Думала, вроде сплю, но на самом деле просто смотрела в потолок. Снова прихожу в себя и понимаю, что должна досмотреть. Должна знать, что Андрей сделал с ними.
Нажимаю на воспроизведение.
Опять они. Уже не такие счастливые и повелительные.
Не властные, как несколько лет назад.
Совру, если скажу, что мне их жаль.
Несмотря на то, что в произошедшем тогда нет моей вины, стыдно все равно мне – я никогда не хотела, чтобы Андрей увидел это. Я отказалась от заявления не только потому что не хотела, чтобы кто-то узнал эту позорную правду, но и потому что надеялась: видео больше никогда не будет обнародовано.
И сейчас, когда у меня появился любящий человек, он видит, как на мне разрывали одежду, как лапали.
Андрей, прежде спокойный, снимает перчатки с рук и кидает на пол. Только сейчас я их замечаю. Темно-зеленые, тактические, вроде?
– Чей телефон? – спрашивает Андрей.
– Вот этого, кажись. Справа который.
Андрей достает из кармана небольшую железную штуку, при тусклом освещении плохо видно. Надевает ее на руку. Я знаю, что это, но забываю название.
Кастет, кажется.
– Перекинь мне это, – просит Андрей, передавая свой разблокированный телефон Вахтангу, – а у него удали.
Нет-нет-нет, зачем ему? Почему он попросил переслать на свой телефон? Вдруг он пересматривал какой-то из ночей, в деталях наблюдая за всем, что они со мной делали?
Это просто по-скотски с его стороны.
– Окей.
И с этого момента я вижу только Андрея, которого снимают в полный рост.
Медленно он наклоняется к обладателю сохраненного видео.
– Что, пересматривать это нравилось?
– Н-нет, – отвечает, чуть ли рыдая. – Я вообще не помнил про то, что оно у меня есть.
Я все-таки расплакалась, потому что воспоминания меня захватили.
Андрей берет его за грудки и поднимает; тот едва не падает. Андрей замахивается левой рукой и ударяет его в челюсть. Настолько сильно, что парень падает на бок.
– Больно, – скулит с пола.
– Больно? А ей было не больно?
– Мы не хотели, п-правда.
– Еще раз ты скажешь что-то такое – и я отрежу тебе язык.
На секунду Андрей исчезает из кадра и возвращается, уже прислоняя блестящий нож к его шее.
Пауза.
Дословно вспоминаю наш разговор на море.
