Кажется, он сейчас счастлив и добр. Может, стоит спросить?
Еще совсем недавно я могла подумать о гадких вещах, будто Андрей способен на то, чтобы любоваться моим изнасилованием. И сложно признаться себе, что я считала, он мог возбудиться…
Но нет, не мог! Это даже не предательство меня, это предательство самого себя! Своей любви, своих действий и своих слов!
Он честен передо мной, и я хочу отплатить ему тем же.
– Можно я расскажу тебе кое-что? – нерешительно спрашиваю я.
– Конечно, малыш. Я внимательно слушаю.
– Только обещай сначала, что не разозлишься.
– Не обещаю.
– Тогда не скажу.
– Говори.
– Пообещай сначала.
– Говори.
На счет три.
Самые ответственные действия всегда нужно совершать на три.
Раз.
Два.
Три.
– Ты сам говорил, что я могу копаться в твоем телефоне…
– И что же ты там нашла? – спрашивает Андрей, немного хмурясь.
– Я смотрела видео…
Он даже не переспрашивает, какое. Просто опускает голову. Серьезные разговоры даются мне сложно – намного легче размазывать по коже ласку, нежели пепел и сажу.
– И что теперь? Поругаешь меня? Скажешь, что так делать нельзя?
– Не скажу, но так и вправду нельзя.
– Зато можно так, как они делали? Вообще я очень рад, что эти несколько лет они жили припеваючи. Судьба не дура, малыш, просто так людей не сводит – они не несли никакого наказания, не сдохли, а сейчас просто получили свою мизерную порцию унижений.
– Я очень боюсь… за тебя.
– Не бойся.
– Ты с ними ничего противозаконного не сделал в итоге?
– Я ничего с ними не сделал, хотя надо было.
– Как ты их нашел?
– Взломал твой «ВК».
– Как? Когда?
– Недавно.
– И что там?
– Думал, какие-то переписки нарою, имена, мало ли. Сначала ничего, а потом заглянул в черный список… и пазл сложился.
Да, они втроем действительно были единственными, кого я отправила в черный список за все время существование моей страницы.
– Просто так. На память.
– А зачем тебе нужно было видео со мной?
– Тебе вообще не нужно было это смотреть.
Вот и я так думаю. Так же, как и не нужно было тебе говорить. Неужели зря тебе доверилась?
– Зачем ты его пересматривал?
– Что? – удивляется он моему вопросу. – Я его не пересматривал.
– Ты попросил себе перекинуть.
– Попросил, но не для того, чтобы пересматривать. Почему ты постоянно надумываешь какую-нибудь херню, ничего не обсуждая со мной?
– Но зачем тогда оно тебе было нужно? Без причины?
– Можно сказать и так.
– Не верю.
– Послушай, тебе не понравится ответ, ты расстроишься и обидишься, поэтому давай закончим. Клянусь, я не пересматривал его. Думаешь, я бы смог вообще нормально смотреть на это? И я удалил это видео. Его больше нигде нет. А если осталось у кого-то – просто сниму ботинок и буду бить своим сорок шестым размером, чтоб проекторы на роже отпечатались. Ничего больше нет, малыш. Все закончилось.
Ответ мне не понравится. Я обижусь и расстроюсь.
– Разве может быть что-то хуже того, что я и так уже придумала?
– В рамках наших отношений – да.
– Тогда тем более скажи мне.
Но манипуляции в нашем случае действуют лишь на меня. Если он решил что-то, то переубедить невозможно.
– Прошу, забудь об этом.
Что я могу против него? Как противостоять? В который раз убеждаюсь, что Андрей сильнее, умнее и продуманнее. Что я могу – немощная и бессильная, – если он страшнее и хитрее любого монстра?
– Просто верь только мне. Хотя таким мудакам, конечно, проще не верить.
– А я верю.
И если ты говоришь, что мне лучше не знать, я угомоню любопытство и доверюсь. Будет сложно, но это меньшее, что я могу для тебя сделать.
Я тебе верю.
Хочу быть с тобой.
Хочу завести с тобой щенка, чтобы когда-нибудь, когда мы будем просыпаться вместе, в одной кровати, он будил нас, вскарабкиваясь на наши лица как на гору.
– Можно я у тебя тоже кое-что спрошу? – хриплым голосом произносит он, гладя мою спину подушечками своих пальцев.
– Можно.
– Твоя мама давно умерла?
– Эм, мама… – Его вопрос застает меня врасплох. – Ну…
– Не отвечай, если тебе больно об этом говорить.
– Все в порядке. Просто немного неожиданно для меня говорить о маме. Она умерла, когда мне было четырнадцать лет. Все началось из-за воспаления легких. Ей долго не могли поставить диагноз, а потом было уже поздно. Она умерла буквально за несколько дней, когда мы думали, что болезнь уже отступила, – зачем-то я рассказываю ему все, хотя он просто спросил, когда она умерла. – Папе было тяжело.
– Прости, не нужно было затрагивать эту тяжелую тему.
Андрей всегда очень заботлив, но сейчас по-особенному – будто я хрустальная ваза в его руках.
– Я люблю тебя, – невольно говорю я, потому что хочу заполнить молчание чем-то приятным.
– Даже шанса себя разлюбить я тебе не дам.
Можешь давать – хоть сотню, хоть тысячу, но я ни одним из них не воспользуюсь.
* * *
Хочу выбросить некоторые пакеты, в мусорке вижу кучу осколков посуды, больших и маленьких.
– Что это?
– Да Луна пыталась разбить тарелки о мое лицо, когда уходила.
– Понятно.
– Чего загрустили?
– Не хочу о ней вспоминать. Не говори о Луне никогда.
– Все-таки ты меня ревнуешь, – победным тоном констатирует Андрей.
– Да, я ревную! Я очень сильно ревную и не хочу, чтобы ты вспоминал о ней! Ругаться будешь?
– Нет. Мне приятно.
– А дети тебя любят, – неожиданно говорю, потому что еще не успела сказать этого.
– Хоть к ребенку не ревнуй.
Вопрос ревности решить не успеваем, потому что я слышу легкую вибрацию из коридора и бегу, чтобы взять телефон с тумбочки.
Папа.
– Да, пап, – отвечаю, глядя на Андрея, который пошел следом за мной.
– Сколько раз я тебе звонил? – резко спрашивает папа.
