– Пап, но я ведь не все тебе рассказала, он сделал для меня много хорошего, он надежный. Пожалуйста, поверь мне.
– Верю и в то, что он сделал для тебя много хорошего, и в то, что он надежный. Но он не сделал столько, чтобы быть достойным тебя. – Папа проводит большим пальцем по заживающим ранам на руке. – Для меня никогда не будет.
Может, то, что сделали со мной, воспринимать не только как испытание, но и как жизненный урок? Я бы вряд ли поняла мотивы отца, вряд ли ценила бы то, что он для меня делает. А пройдя столько всего с папой, я понимаю, что все – каждое действие, каждый вздох – для меня одной. И никогда больше не позволю ему страдать из-за меня. Никогда больше не буду врать, чтобы ему приходилось повышать на меня голос. Никогда не встану против его слов, просто сама сделаю так, чтобы слова были в мою пользу.
– Я очень люблю тебя, папа. Намного больше Андрея. Но его я тоже люблю.
Другой любовью, конечно же, но ингредиенты те же самые – нежность, искренность и самоотдача.
От застенчивости у меня краснеют щеки. Чувствую, как поднимается температура.
– Повремени с этим общением.
– Понятно.
Не будет Андрея на моем дне рождения, значит.
– И запомни – с любимым человеком должно быть комфортно и спокойно, а не страшно.
Единственный человек, с которым мне всегда будет комфортно и спокойно, это ты.
Дай шанс и ему, пап.
* * *
Андрей: надо было мне с ним поговорить
Я: для чего? чтобы он разозлился?
Я: мы нормально поговорили
Андрей: для тебя это нормальный разговор? для тебя норма, что он в открытую настраивает тебя против меня?
Андрей: жениха продолжает подыскивать? так ты ему передай, что я каждого порежу, будет на его совести
Я: ну пожалуйста, Андрей! что ты несешь?
Я: пожалуйста, прекрати! ему просто нужно время свыкнуться с этой мыслью
Я: мы же будем встречаться как и раньше. ну в чем проблема, Андрей?
Все-таки он не слышит меня.
Я: я люблю тебя
Я: очень сильно
Я: и мой папа знает об этом
Андрей: твой папа испытывает мое терпение
Этим сообщением он еще больше пугает меня, потому что «испытывает мое терпение» звучит как угроза.
Хотя я знаю, что он никогда не сделает больно мне.
По крайней мере сознательно. Специально.
Но все-таки спокойствие и Андрей – две несовместимые ни в каких реалиях вещи.
* * *
Когда твой день рождения в субботу, удовольствие от праздника множится. Жаль, что умножать на ноль нельзя. Точнее, можно, но в сумме все равно получается ноль. Сонная и растрепанная выхожу из комнаты, а у порога на полу уже стоит ваза с огромным букетом красных роз. В середине лежит подписанная открытка:
«Моей маленькой принцессе.
Будь самой счастливой.
Твой папа».
Обхожу букет и вижу говорящего по телефону отца, который сразу же кладет трубку с безразличным «перезвоню», когда видит меня.
– Именинница моя.
Папа подходит ко мне и обнимает. Так крепко и нежно, что я забываю все на свете.
– С днем рождения, радость моя.
– Спасибо, папочка.
– Цветы понравились?
– Да, очень. Только я чуть о них не споткнулась. Сколько же их там?
– Триста одна штука. А вот и подарочек, – сообщает он и берет со столешницы небольшой пакетик, который я сразу же открываю.
Бриллиантовые сережки и любимые духи.
Чувствую запах банановых оладушков, политых медом и посыпанных кешью.
Если можно быть наполовину счастливой, то сейчас у меня именно такое состояние. Папа радует меня, как и всегда, но его недоверие к Андрею и нежелание идти навстречу приглушают эту радость.
Десять. Одиннадцать. Двенадцать.
Позавчера я убила день на то, чтобы уговорить папу ничего не устраивать и никого не звать – ни Влада, ни друзей семьи. Не хочу видеть никого, кроме Андрея. А он даже не дает о себе знать, не пишет, хотя вроде должен (хотя бы из вежливости) уделять внимание мне. Пускай у нас не получится сегодня встретиться, но можно же что-то написать…
Час. Два. Три.
А он лишь узнал вчера наши с отцом планы и пропал. Демонстративно или нет – понять сложно. Просто больше не заходит. И не читает мои вчерашние сообщения.
Четыре.
Наверное, хочет меня проучить. Показать, что если я не могу спорить с решением папы, не могу встретиться с ним сегодня, то и крошечного поздравления не достойна.
– Так, у нас столик на шесть часов заказан, сегодня я даже разрешаю тебе выпить.
– Морса?
Улыбается.
В детстве я частенько просила дать мне выпить – шампанское, вино, коньяк. Все просила. Родители покупали морс, говоря, что это алкоголь. И морс я не любила, противный вкус, но выпивать наравне со взрослыми было вопросом чести и принципа.
– Можешь даже что покрепче.
– Рано, два часа еще есть.
– Да, но ты иди собираться. Поедем через час.
Ресторан – это, скорее, для папы. Выход в свет с единственной дочерью.
Он любит праздники вне дома – ему так проще.
Я собираюсь. Проверяю телефон. Собираюсь.
Не пишет. И снова не пишет.
Пытаясь сдержаться, блокирую экран. Не смотрю на последнюю активность. Без того знаю – со вчерашнего вечера не заходил. А я скучаю так сильно, как умеют только герои в книгах, когда их разлучают, прикрываясь интригами, конфликтами, сюжетными поворотами. Скучаю как тот одинокий мамонтенок, плывущей за мамой на белом корабле. Я помню его песню. Когда мне было лет семь, папа утверждал, что детям нельзя такое показывать (хоть это и детский мультик). Тогда я слушала песенку бедного мамонтенка и плакала навзрыд. И если сейчас посмотрю, то реакция останется той же.
Интересно, он смотрел в детстве этот мультик? Плакал под него? Что ни увижу, о чем ни подумаю – постоянно гадаю, как он относится к этому. Как Асадов с грушей – а как ему эта груша?[4]
Нет, я все-таки напишу, хоть во мне и играет обида. Поделюсь с ним. Поблагодарю за «воспитательный момент».
Печатаю. Стираю. Обычный ритуал. Печатаю. Злюсь.
спасибо за то, что целый день не выходишь на связь
если причина тому – только то,
