Когда тренд «муж это главное» начал потихоньку спадать, а Любовь, она же Юлия, перешла возрастной порог, за которым в представлении публики принцы уже не являются, и дала последний концерт, показав поклонникам своего «мужа», я реализовала ее одежду и сценические костюмы на благотворительной распродаже. Потребительские кредиты тогда только начали выдавать, и я, наблюдая за ажиотажем в щель двери служебного помещения, испытала некие угрызения совести. Все эти женщины искренне верили, что немного матримониальной удачи Любови Одиноковой перепадет и им. Впрочем, с учетом того, что все вырученные на распродаже средства поступали в детский фонд, совесть грызла меня недолго и несильно.
Схема была придумана не мной и работала безотказно.
— Где я могу это все продать? — рассеянно спросила я у Авдотьи. Бальные платья, надетые хорошо если один раз, туфли, накидки, нижние юбки, чулки… Шубы, чертовы шубы, скажи мне, девочка моя, зачем тебе целых шесть почти одинаковых шуб? — В городе? Или лучше обратиться в скупку?
Авдотья с ответом не торопилась, и я повернулась, кипя праведным негодованием.
— Старьевщику хотите отдать, барышня? — непонимающе проговорила она, чтобы сказать хоть что-то. — Так, может, перешить еще выйдет, а то как вы на балах будете?.. Оно хоть и не столица, Вышинки наши, но в старом-то платье негоже, да и нет больше у вас ничего?..
Слава богу! Слава богу, что это не восемнадцатый век с его привычкой расшивать одежду золотом и камнями, хотя как знать, за платья того времени я выручила бы гораздо больше денег. Но я догадывалась, сколько стоили сложенные в сундук за ненадобностью сокровища бывшей Елизаветы Нелидовой. Работа хорошего портного порой превышала месячный заработок заказчика, и это еще не считая тканей. Для меня как для человека разносторонне развитого, пусть не всегда дальше дилетантства, секретом не было, сколько долгов оставляли после себя любившие гульнуть в свете дворяне. Миллион долларов на наши деньги — долг именно в таком размере погасил император после смерти одного из поэтов, но вдова за несколько лет умудрилась вернуть себе столь же бедственное положение.
— Никаких старьевщиков, — усмехнулась я. — Поедешь с Лукой… в Вышинки, возьмешь это все, скажешь, что вещи самой Елизаветы Нелидовой. Покупать у тебя их будут, скорее всего, купчихи, так что сама смотри и Луке я скажу, чтобы цены ломили как за хорошую лошадь.
— Да что же, барышня, — обиделась вдруг Авдотья, — ежели купчихе, то какая лошадь, Преблагой вас помилуй? Тут одной ткани на пару лошадей пошло. Вот это, — она с тоской помяла не очень чистыми пальцами тончайшую ткань нежно-розового цвета, — как сейчас помню, семьдесят пять грошей обошлось, а портной, а вышивальщица!
— Ты сама все прекрасно знаешь, — ободряюще улыбнулась я Авдотье. — Вот и умница, вот и называй цену не меньше, чем та, которую я платила. А за труды получишь десять процентов.
О, черт. У нее даже губы задрожали от неясных ей перспектив.
— Заплачу тебе очень хорошо, — перевела я. — Чем больше денег мне привезешь, тем больше получишь. А чтобы не вздумала меня надуть, Лука тоже получит, но ему что и как, я сама после скажу. Ну, собирай все, что стоишь?
— И шубы, барышня? — Авдотья верила с трудом, что я так легко готова расстаться со своими вещами. — Как же без шуб? А вам хоть что оставить перешить? Балы-то как же?.. Или новое пошьете?..
— Кончились балы! — объявила я. — И шубы… — Я подошла, пощупала меха, прикинула, насколько теплыми они были. Так, размахайка, подметать улицы. Я и в прежней жизни предпочитала более утилитарную одежду. — И шубы продавай. Грошей на тысячу тут будет?
— Да как бы не на две, барышня, — вздохнула Авдотья. Она так алчно смотрела на платья, что я поняла — кое-что из барского шмотья она мечтала доносить сама, а я без всякой жалости лишила ее вожделенной возможности. Планы мои тотчас же изменились.
— Вон пошла, — скомандовала я. — Иди Анне помоги, я тут сама разберусь. Как Лука явится, пусть ко мне придет. Если меня здесь не будет — отыщет немедля.
Елизавета Нелидова не отставала от брата. Как только Авдотья ушла, я занялась разборкой одежды и убедилась, что эта деревенская барышня, старая дева, уж неизвестно по какой причине оставшаяся без мужа, была не прочь пустить соседям пыль в глаза. Рассчитывала выйти замуж? Была любительницей танцев? Скучала по оценивающим взглядам? Ответа не было, но я бы с удовольствием натыкала ее носом в каждую щель в стене.
Увы, крестьянам я не доверяла. Мне еще нужно было сходить к Степаниде и прямо спросить, что за причина побудила ее оговорить меня. Любовь? Какая-то болезненная привязанность? Страх? Трудно сделать человека счастливым, если он не хочет избавиться от того, что делает его жизнь невыносимой. Итак, поскольку Лука мог и продешевить, а Авдотья — попытаться меня облапошить, я сходила к себе в спальню, взяла бумагу, булавки и перо с чернильницей и принялась проводить перепись и оценку.
Работы оказалось довольно много. Каждую вещь я описывала на целом листе бумаги: «Платье розовое, с цветами по юбке», «платье беж, с кружевным лифом», «шлейф ажурный», «платье голубого шелка», и ставила цену — для Луки; то же самое я писала на нарванных небольших листочках и тут же булавкой крепила к одежде. Авдотья неплохо сориентировала меня по ценам, показав образец и озвучив стоимость ткани, я очень грубо взяла работу портного от десяти до двадцати грошей, в зависимости от кроя, так что в среднем одна тряпка получалась от восьмидесяти до ста пятидесяти грошей, а бежевое платье я оценила в двести грошей. Стоимость шубы у меня крутилась в голове откуда-то из нашей классики — три тысячи рублей. Я решила, что мех поношенный и вряд ли за него столько дадут, и лучше с гарантией избавиться от будущей пищи моли, чем остаться вовсе ни с чем. Все равно, когда я подвела итог, не поверила собственным глазам: почти десять тысяч грошей.
И даже если я ошиблась и заломила чересчур круто, даже если Луке и Авдотье придется торговаться и уступать, даже если выручка составит половину этой суммы — четыре тысячи грошей был третий заклад моего имения…
Я и сама была вынуждена когда-то вкладывать деньги, которых и так у меня не было, в собственный внешний вид. К этому меня вынуждали работа и обстоятельства; слишком упертое мнение людей, с которыми мне приходилось сотрудничать, о том, как встречать деловых партнеров; и это были все-таки инвестиции. При этом у меня не было ни детей, ни крепостных, ни квартиры, потолок которой сыпался мне на голову, и некому было меня спросить «а что есть мы сегодня будем, барышня, да что завтра сеять». Собственным призрачным благополучием я рисковала одна.
Накупить же вещей на стоимость хотя бы завалящей московской квартиры мне не хватило ума даже тогда, когда я легко могла себе это позволить.
Я поправила булавку на воротнике шубы и задумалась. Если продать не все, только часть, а самую востребованную одежду отдать в прокат?.. В моем мире услуга пользовалась огромным спросом, когда потребитель оценил, насколько выгоднее надеть что-то разово за невероятно низкую цену, вернуть, забыть и не занимать место в шкафу и не жалеть о впустую потраченных деньгах. Но оценит ли местное сборище светских дам такую возможность? Скорее нет, чем да, поскольку любое не самое приметное платье заметят на одной барыне, и конец, оно будет висеть в прокате, пока не обветшает. И мода, я помнила, что в те времена она была не менее скоротечна, чем в мое время. Что носили в одном сезоне, позорно надеть на следующий.
