— Благодарствую за пищу и кров, — отец Петр поднялся, — заберу вашу девку на покаяние. Скоро ее не ждите, не раньше, чем волосы в косу сойдутся.
«Да я и не жду», — чуть не вырвалось у меня. Чем меньше змей будет пригрето у меня на груди, тем мне будет спокойней. Отец Петр ушел. Я слышала, как он негромко говорил о чем-то с Анной, потом опять морщилась от дикого воя Авдотьи, потом заржала за окном одна лошадь, другая — возможно, Кузьма решил подвезти Авдотью до церкви, откуда ее уже отправят в какой-нибудь монастырь, и там ей быстро выбьют из головы всякую придурь…
— Барышня? — робко позвал меня Лука, не сводя взгляд с ассигнаций. Я вспомнила, что обещала наградить Никитку, но у меня были лишь крупные купюры.
— Никитке купишь лошадку, сласти и рубаху, — приказала я. — Но потом, когда размен у меня будет. Что скажешь, добрая сия вещь или злая?
Лука скуксился. Денег ему за продажу вещей было не видать, но он изначально знал условия. Еще я заставила его выкопать Око, которое теперь лежало на столе, притягивало взгляд и отпугивало от себя одновременно.
— То в каких руках будет, барышня, — непонятно произнес Лука. — А так зарыл бы я его себе, пусть лежало бы. Али и продали бы куда, а может, оно еще и пригодится?
«В лоб бы тебе им залепить», — подумала я. Я устала смертельно, была голодна, а овощи, засыпанные землей, никак не могли утолить голод или даже разжечь аппетит. Лука мне никак не помог, только еще сильнее запутал.
— Нет. У меня лежать будет. — Может, это решение было в корне неправильным. Может, я пожалею о нем тысячу раз. Но, в конце концов, моя пра-пра — кто ее вспомнит теперь — хвасталась Оком со старой картины своим потомкам.
Я же буду дразнить им тех, кто определенно имеет на него виды.
Глава восемнадцатая
Ничего не произошло. Совсем ничего, хотя я положила Око на бюро и отправилась в постель с долей настороженности. Даже Лука не прокрался ночью, чтобы добраться до опасной, в его понимании, вещи и снова ее куда-нибудь спрятать. Я предвидела это, привязала к цепочке веревку, другой конец которой крепился к стулу. То, что я проснусь от грохота и ругани, я допускала тоже, но — ничего не произошло.
Я собиралась навестить соседа номер два. Того, которому продали Андрея, на чьих землях пасла Анна корову и который страдал по моей Степаниде.
«По моей» — да, я окончательно свыклась. И с тем, что я владею людьми, и с тем, что с ними куда сложнее, чем с любыми подчиненными в моей прежней жизни. Люди здесь были моралью не отягощены абсолютно; угадать, что ими движет, было нельзя, спрогнозировать поведение тоже, и я только надеялась, что хотя бы недруг останется таковым, а не превратится в спасителя и героя.
Уже за завтраком я кликнула Луку и приказала ему в короткие сроки нанять людей, которые займутся мостом и новым домом, а также определить, что для строительства потребно. Начинать нужно было с моста, Лука сиял от счастья и готов был хоть сию секунду нестись улаживать все дела, но я приказала ему везти меня в Сосновку.
Егора я велела задержать еще ночью, и теперь он топтался во дворе, ждал, и из окна я видела — норовит сбежать, но терпит.
— Расскажи мне, как ты смог спасти меня? — попросила я, когда Лука — практически как скотину, настолько Егор не хотел идти в дом — пригнал его в зал. — Откуда знал, что там ведьмин знак, как сам там оказался?
Прежняя я — Вероника Маркелова — сперва наградила бы. Но это там, в другом мире, как было однажды, когда моя исполнительница оставила в аэропорту смартфон и я написала в соцсетях «помогите». Смартфон вернули, и, собственно, было немного плевать, что вернул его, скорее всего, сам воришка. Может, и нет, ста долларов мне было не жалко, а певица получила выговор за невнимательность.
Итак, то — тогда. Каждый шаг человека здесь мог стоить мне жизни.
— Так я видел знак, барышня, когда с поля шел, — ответил Егор. Логично? Да, если не учитывать: кто в этом мире постоянно смотрит под ноги? Это не столица и тем более не районный центр, где либо бордюры и торчащая плитка, либо выбоины. Сейчас не зима, не слякоть. Я уже обратила внимание, что даже крестьяне здесь ходили с высоко поднятой головой. — Отошел уже, а тут вы идете.
— Повернись, — приказала я. — Волосы на затылке раздвинь. Что-то я глаз там не вижу? — Егор молчал. — Повернись. Соврешь — получишь порку.
Если бы крестьяне хотя бы не имели привычки напропалую лгать, но, увы, где-то с этих времен пошла поговорка «не обманешь — не проживешь». Я ее тут же переиначила: «не раскроешь обман — не проживешь». Долго.
И опять молчание. Я начинала выходить из себя.
— Я ждал, — наконец признался Егор — или придумал новую версию. Снова: прежняя я больше бы беспокоилась, не надули ли меня Лука с купцом, а я нынешняя пересмотрела приоритеты. Два тысячи не дороже жизни. — Так-то я сам заступил почти, да увидел. Отбежал и смотрю — точно ведьмин знак. Мне бы, барышня, раскидать его да за отцом-наместником послать, а я смотреть начал, кому ведьма вредит.
Уже новый вариант развития событий.
— И кому ведьма вредит?
— Да я думал, Федоту.
Вот это да. От такого вывода я едва не расхохоталась. Может быть, ведьма в него влюблена, мужик, наверное, для крестьянки завидный, ха-ха-ха, миром правит любовь. Миром правят либо ум, либо злоба. Вопрос, что и когда одерживает верх.
— И зачем ей Федоту вредить? Где она, где Федот? А почему не тебе?
— Так, может, и мне, барышня. Я же тоже место клятое жег.
Да, Федот принимал в изгнании ведьмы участие, он сам говорил об этом. И все же: верить Егору прямо сейчас или нет?
Применим презумпцию невиновности. В конце концов, иногда на случайный смартфон попадает мировая сенсация, и не так чтобы иногда…
— Наградила бы я тебя, Егор. — Я пойду по пути знаменитой Совы — эффективного менеджера. Но не появился бы комикс, если бы эти приемы, как бы глупы они ни были, не работали. — Но ты жену лупишь — мне это не нравится.
— Так как же, барышня, бабу уму учить? — изумился Егор. — Она, чай, не барыня же!
— И поэтому ты ее бьешь?
Эту тему я затронула кстати. Хотя бы я поняла, что либо Егор тысячу раз продумал, что будет мне отвечать на вопрос, как он оказался возле ведьмина знака, либо ни словом мне не соврал. Потому что он был не просто растерян — он остолбенел, открывал и закрывал рот, порываясь что-то сказать и тут же сдаваясь. Я спросила у него, почему он до сих пор не летает, почему не дает молоко и где в этом мире бензоколонка. Сказать мне «тю, дура-баба» он не мог, а ему явно хотелось.
— Нельзя? — До какой-то мысли он дошел. Глуп или притворяется?
— Сам как думаешь?
Егор опять погрузился в раздумья.
— Я-то что, но коли вам не нравится, барышня?
