Анна выдернула Степаниду из рук мужиков, встряхнула за шиворот и принялась методично навешивать оплеухи. Лука воздействовал преимущественно добрым словом; Анна не отставала от мужа, предпочитая пряник в роли кнута.
— Сгинул Егор, — громко сказал Кузьма, и я посмотрела на дом. Он горел полностью — от стен до крыши, его вряд ли можно было потушить даже самыми современными средствами моего родного прогрессивного времени. Одно за другим лопались стекла, выпуская из провалов окон черный дым, приток воздуха лишь раздувал пламя.
Какого черта Егор туда побежал? Я утерла пот, увидела, что рука стала черной. На нас садилась сажа, Анна, заметив это, начала орать на людей, чтобы они тащили вещи еще дальше. Я же стояла, не двигаясь с места. Егор прибежал вместе со всеми? Я не видела его, но это совсем ничего не значило. Стоял, прятался, чего-то ждал. Почему же он ждал до последнего?..
— Кузьма! — крикнула я. — За мной!
Проклятая юбка! Я прикажу пошить себе брюки, и пусть говорят что угодно, предают анафеме и волокут на костер. Я, подобрав порванную рубаху, которая к тому же существенно и неприлично оголяла мое тело, неслась вокруг дома, а рядом, не отставая, пыхтел Кузьма.
Я чуть не споткнулась — Кузьма меня подхватил. Я услышала еще чей-то голос — Федот. То ли ему стало бесконечно интересно, куда меня понесло, то ли Анна его властной рукой отправила на подмогу. Я завернула за угол, успев бросить взгляд на окно своей спальни, и тут же вернулась обратно.
— Бей окно, Кузьма! Федот! Бей окно!
Глупо, но, может, и нет. Моя спальня, пока еще целая. Егор должен быть там — я поняла, что он ищет. И если еще не нашел, не бросится наутек. Не сейчас.
— Хватайте Егора! Не вещи! Ну же!
Я восхищалась своими людьми. Возможно, не только мои крестьяне были смелы и смекалисты, но других я не знала. Не обсуждая, будто уже тысячи раз было все отработано, Федот вскарабкался на плечи подбежавшего к окну Кузьмы и локтем выбил стекло. Конечно, я ничего не видела. Конечно, даже если бы я попыталась влезть в окно за Федотом следом, я только бы свалилась — куда мне. Но я доверилась Федоту и еле успела отпрыгнуть: как в комедии положений по широкой дуге из окна вылетел Егор — а казалось бы, что с Федотом у них одна весовая категория, — шлепнулся на землю кулем, замотавшись в простыню. Федот же, не тратя времени, начал кидать Кузьме вещи. Мои тряпки, подушки…
— Брось это все! — завопила я не своим голосом. — Брось! Гори оно все! Федот! Тащите его отсюда, тащите, тащите!
Если крестьянин не реагирует на одну команду — дай взаимоисключающую или такую, которой он не сможет ослушаться. Кузьма поволок Егора, а я, улучив момент, когда Федот будет швырять очередную тряпку, сделала вид, что оседаю без чувств, и уже через пару секунд ощутила, как меня на руках бережно несут подальше от дома. Я дернула ногой, показывая, что в сознании, но Федот опустил меня только тогда, когда вручил попечениям Анны.
— Со мной все нормально! — Я уже сорвала голос. Может быть, даже оглохла, и наверняка надышалась дыма. Анна охнула — рубашка моя порвалась настолько, что вся девичья гордость и краса были наружу. Не то чтобы кому-то было сейчас досуг любоваться на меня, а не на пожар, но Анна все равно, ворча, накинула на меня какой-то платок. — Ну-ка, обыщите его! — Я указала на Егора. Он был не без сознания, но слегка оглушен и даже пытался сесть.
— Деньги-то, — прокашлял он. — Деньги, барышня…
Я была уверена, что его никто не расслышал, но ошиблась. Громкий вой доказал, что крестьяне видят и слышат намного больше, чем любые нормальные люди. В другое время я посмеялась бы, что жизнь и Премудрейший наградили их сверхъестественными способностями, но я просто незаметно — я надеялась, что незаметно — провела руками по своим ногам.
Хвала все-таки местной моде, хотя я потеряла из-за своей предосторожности половину расторопности. Но верить я не могла никому, а усилия Степаниды, нашившей мне гигиенические принадлежности, не должны были пропасть втуне. Еще вчера я рассовала ассигнации в идеально подходящие для них кармашки и обвязала «кошельки» вокруг бедер. Некомфортно, но надежно. И даже во время бега я не потеряла ни одно, Преблагой меня прости, экологически эталонное изобретение ценой в две тысячи грошей каждое…
Дом догорал. Приехал отец Петр с парой монашков, забрал меня, Никитку и Анну в церковный приют. Федот и Кузьма, а также пришедший в себя Егор, остались разбирать завалы и караулить вещи, за которыми отец-наместник обещал прислать подводу позже. Мне казалось, что я не усну, но в небольшой келейке, вкусно пахнущей сушеной травой, я вырубилась, едва голова моя коснулась подушки.
Проснулась я, когда звонили — может, к заутрене, но скорее к обеденной службе. Я провела руками по лицу — вся перемазанная, и кровать моя была черным-черна, но я не пострадала, и это было уже замечательно. И деньги все уцелели — я сняла свои повязки, достала ассигнации, пересчитала их, сложила в прикроватную тумбочку, затем позавтракала — кто-то успел позаботиться обо мне. Впрочем, этого кого-то я скоро увидела: старушка-монахиня, представившаяся сестрой Теофрастой, осторожно поскреблась в дверь, получила приглашение войти и осчастливила меня чистой одеждой, а также показала, где можно умыться. Я попросила сперва привести ко мне сестру Февронию: деньги нужно было надежно спрятать, хотя я и понимала, что еще тысячу грошей я за это отдам.
Сестра Феврония пришла как-то быстро. Раздался нетерпеливый стук, я не менее нетерпеливо крикнула «да», дверь распахнулась, но за ней стояла вовсе не веселушка-монахиня.
— Татьяну нашли, — хмурясь, сообщил мне Федот. — Господин урядник Кузьму арестовать приказал.
— Что? — тряхнула я головой. — Кузьму? За что? Ты что, угорел вчера?
Или я вчера угорела. Или урядник применил золотую ленту — как ещё назвал ее Лука? Значит, Кузьма?..
— Как же, — еще больше нахмурился Федот. — То она все, прокля…
— Федот! — взвыла я, не отдавая никакого почтения святому месту. Но мне было недосуг обсуждать опять беглую ведьму. — Что Кузьма? Что Татьяна?
— Так это… — выдавил он. — На полатях она и лежала. Где закрыли ее вчера.
Я закрыла лицо руками. Смысл кричать и рвать на себе волосы? Татьяна не выбралась, и мы про нее забыли. Я забыла. И она угорела куда раньше, чем пламя до нее добралось.
— А при чем тут Кузьма? — простонала я, хотя понимала логику Евгения Дмитриевича: ему рассказали, что Татьяну караулил Кузьма… и золотая лента, возможно, ему не понадобилась.
— Так она мертвая, — ответил Федот. Я зашипела. Это и без тебя ясно, идиот! — И нож из шеи торчит. Зарезал ее, вот, значит, кто-то…
Глава двадцать третья
Я велела Федоту вернуться в имение и передать уряднику меня дождаться. Потом я как могла вымылась, переоделась — монашеская одежда оказалась намного удобнее: сантиметров на пять короче платьев и поэтому не волочилась по земле; и туфли порадовали удобством. Я неспешно доела, что мне принесли на завтрак, и попросила дать подводу, чтобы доехать до того, что осталось от моего дома. Затем я сходила к отцу Петру и протянула ему деньги — он понял меня без слов и так же молча унес куда-то мои сокровища. Наверное, к документам, которые он еще вчера забрал у вцепившегося в них Никитки. В любом случае, здесь было самое надежное место для моих денег и моих бумаг — или же, если и в церкви нет надежды, мне нужно сдаться и покориться, пообещать не снимать монашескую одежду и уйти из мира под святой кров.
