Такой поворот событий меня устроил, и я поспешила задать вопрос:
– А как ты думаешь, если бы не произошла революция, то как бы все сложилось?
– Какая революция? – Он поправил мою растрепавшуюся на ветру прическу. – Февральская или Октябрьская?
– Не знаю… И та, и другая, наверное…
– А о Германской войне ты забыла? То есть я должен себе представить, что ее тоже не было? Или она была?
Я пожала плечами, а он стал рассуждать дальше:
– Значит, была. И правил Николай Второй… И вот наступает 1917 год… Нет… Я не могу себе представить, что у него хватило бы сил и ума с честью из этой ситуации выйти. Это не тот человек, который должен был управлять империей. Там вообще надо было по-другому себя вести. Все уже под откос катилось. И потом… Даже если вообразить, что все так идеально, прекрасно, царь на месте, народ ликует, то сейчас… Ты представь себе только, что у нас тут престарелый Николай Второй, а в Германии Гитлер. Это нелепость полная. Даже думать не хочу. Не могло этого произойти. Гораздо интереснее то, что теперь будет.
– Ты о чем?
– О мировой истории! – Сталин усмехнулся и посмотрел на меня каким-то мефистофельским взглядом. – Или ты забыла, что принесла мне из 1952 года? Теперь уже я буду решать, как распределятся силы и какие страны будут обозначены на политической карте мира.
У меня мороз прошел по коже:
– И ты уже знаешь, что будешь делать?
– Пока нет. Но это вопрос времени. Ты же хотела жить в непобедимой стране. В идеальном обществе. Или ты передумала?
У меня вдруг закружилась голова, и, чтобы не упасть, я схватилась за него:
– Нет, не передумала. Просто… Просто…
– Пойдем уже обратно. – Он взял меня под руку и быстро повел в сторону Сенатского дворца.
Когда мы вернулись в кабинет, он спросил:
– Сколько ты еще пробудешь у меня?
– Две минуты.
– Хорошо. Значит, мы договорились. Сразу после того, как ты уйдешь, здесь должен появиться твой изобретатель. Ровно на час. А с тобой мы прощаемся до вечера. Да! И вот еще что. Обязательно скажи ему, чтобы принес с собой тот прибор, который координаты замеряет.
– Зачем? – удивилась я.
– Потому что я так хочу, – сказал Сталин и снова шокировал меня, закурив «Герцеговину».
* * *
Оказавшись на полу, я посмотрела на Натаныча, который ждал меня, как нашкодивший пес.
– Дорогой товарищ изобретатель, – сказала я, понимая, что больше не могу на него злиться. – У меня есть для вас важное правительственное сообщение.
Почувствовав, что мирный договор подписан, он потер руки и радостно спросил:
– И какое такое сообщение? Моему папаше дали Сталинскую премию?
– Нет! – Я покачала у него перед носом указательным пальцем. – Сталинскую премию еще не учредили. Но, возможно, это сделают досрочно специально для тебя. Если ты, конечно, наберешься смелости и примешь приглашение.
– Какое приглашение? – Натаныч перестал сутулиться и испуганно посмотрел на меня.
– В ближайшее время ты должен быть в кабинете у Сталина, чтобы рапортовать ему о том, как работают твои временные программы. Это не обсуждается. Ты летишь ровно в тот самый момент, когда я появилась здесь. На шестьдесят минут.
– Батюшки милые! – Он вскочил со стула и, как обычно, забегал по комнате. – Я не хочу провести старость в лагерях! Почему ты меня не отмазала? Это месть такая изощренная, да?! У него оружие в кабинете есть? Если есть, то он меня на месте порешит! Кошмар!
Я всплеснула руками:
– Не дури, а! Ты на час туда летишь. Какие лагеря? Зачем ему тебя убивать? Хватит тут клоуна изображать. Давай лучше одевайся. А то перепугаешь его там видом своим нелепым. – Я критически посмотрела на его шорты и вытянутую майку. – И побрейся иди. А то он решит, что я с алкоголиком дружу.
Через десять минут, овеянный ароматом советского «Шипра», будущий кремлевский визитер промаршировал в комнату.
– Фу! – поморщилась я. – И где ты покупаешь этот одеколон? Или ты его из 1974-го притащил?
Он ехидно захихикал:
– А Отец народов твой поди дорогим французским парфюмом пользуется? Или ты к нему не особенно требовательна?
– Ты повыступай мне тут еще! – грозно посмотрела я на него. – Давай думать, во что тебе одеться.
– Ха! – Он на пять секунд исчез в коридоре и вернулся с костюмом в руках. – Это мой парадный наряд. Я его в девяностые по талонам купил.
– Потрясающе! – зааплодировала я. – Одевайся. Мне не терпится это увидеть!
Вместо показательного стриптиза Натаныч сел на пуф:
– Ты понимаешь, что я делаю? Нет, скажи мне, ты таки осознаешь, на какую жертву я иду?
– И в чем же жертва?
Он воздел руки к небу:
– Я же… Я же ненавижу его! Понимаешь? Ненавижу! А если я не сдержусь и его придушу? А?
Расхохотавшись, я махнула рукой:
– Ой! Я бы посмотрела на эту хохму! Да ты просто не представляешь, с кем дело имеешь. Ты там в обморок от страха не упади, впечатлительный ты наш.
– Ты склонна преувеличивать! И потом, ты его идеализируешь, как всякая влюбленная женщина. Вот и весь сказ. А то, что он жлоб, так этого мнения я не изменю!
Натаныч быстро переоделся и стал крутить в руках галстук.
– Слушай, а я как-то забыл… Они там в рубашках с галстуками ходили вообще?
– Нет. Исключительно в косоворотках.
– Очень остроумно! – Он запулил в меня своим тощим галстуком, который, видимо, тоже остался с девяностых годов, и расстроенно сказал: – Ну что ты смотришь на страдания мои, садистка? Завяжи уже его наконец!
Я села и начала сосредоточенно крутить узел. А Натаныч переобулся и, стряхивая с себя пылинки, стал крутиться перед зеркалом. Потом мы вместе затянули ему галстук, и я сказала:
– Так. Возьми с собой прибор с лиловой кнопочкой.
– Это еще зачем?
– Сталин сказал.
– Ага! – Натаныч скептически посмотрел на меня. – Прикажет замерить координаты лубянской камеры, а ты – раз!.. И переместишься туда.
– Не говори ерунды… – Тут я вспомнила про публикацию в «Правде». – Представляешь, он Ежова к стенке поставил!
– Да ты что! И Берию досрочно назначил?
– Нет. Темнит что-то. Ничего не сказал. Ну ладно… Иди уже.
– Подожди, если я прямо так полечу, то меня точно пристрелят! – Он выудил из-под дивана свою медную пластину и посадил меня программировать реальность. – Представляешь, если бы я из-за тебя забыл это сделать? Так бы и очутился, как идиот, в кабинете у того Сталина, который ничего о нас с тобой не знает! То-то он был бы рад! Тогда уж точно отправил бы меня к еще не расстрелянному Ежову…
