В принципе его реакция на мое выступление была вполне нормальной, учитывая наличие роковых пропусков, которые чуть не свели меня в могилу. Странно, что он вообще допустил меня до разговора, ведь большую часть таких прытких визитеров наверняка останавливали на самом первом посту. Значит, мое поведение в чем-то было неординарным!
– А следовательно… – Я нарисовала на липком желтом листочке-стикере большой восклицательный знак. – Следовательно, стоит продолжать в том же духе и теперь самим фактом появления доказать ему, что я не так проста, как может показаться на первый взгляд.
Рассмотрев в зеркале свой синяк, который из синего стал уже желто-коричневым, я позвонила Натанычу:
– Ты дома?
– Нет, сижу в приемной у Берии и выписываю для тебя мандат, разрешающий коверкать нашу историю.
– Поняла, сейчас поднимусь.
Оказалось, что Натаныч всю неделю выполнял мое, как он сказал, непосильное задание. И чего он только не предпринимал, чтобы определить координаты кабинета, где я должна была появиться в 1937 году. Он уже почти дошел до премьер-министра, но, вовремя остановившись, вспомнил о некогда прогремевшем заговоре полотеров, из-за которого в 1935-м его любимое нэкэвэдэ расстреляло целый эскадрон уборщиц и специалистов по натирке паркета.
– И я таки сделал ход конем! – гордо произнес он, кладя на стол листок, исписанный кучей мелких циферок. – Представь себе, что всего за три штуки целковых я уломал мужика, который периодически пылесосит сакральное помещение.
– Какое помещение? На что ты его уломал? – удивилась я.
– Какое-какое… То, где когда-то лежал ковер, на котором тебя сцапали товарищи.
– И он провел тебя в Кремль?
Натаныч гордо взглянул на меня сквозь залапанные очки:
– Ну зачем мне ходить и напрягаться? Это, знаешь ли, утомительно для моего чахлого организма. Я вручил этому милому мужичку прибор, разумеется, моего собственного изобретения, он пришел с ним на работу, поставил в нужную точку, нажал маленькую лиловую кнопочку и… произвел все нужные замеры.
Я недовольно всплеснула руками и ойкнула от резкой боли в помятом ребре:
– Да как ты мог положиться в таком ответственном деле на какого-то типа с пылесосом? А если он засунул прибор в книжный шкаф? Тогда я по твоей милости телепортируюсь прямо на страницы «Капитала» Маркса?
– Спокойно! – Чудо-гений пододвинул ко мне чай и банку вареной сгущенки. – Это надежный парень. Мы с ним опрокинули по рюмочке. Он рассказал мне о своей жизни. Короче говоря, не волнуйся, все данные у меня в компьютере.
Решив довериться природной интуиции Натаныча, которая, кстати сказать, не обманула его насчет финала моего первого путешествия, я сняла эту тему с повестки дня, съела ложку сгущенки, через силу выпила полчашки чая и перешла к техническим вопросам:
– А скажи-ка мне, дорогой друг, если кто-нибудь когда-нибудь завладеет машиной времени, то он сможет разобраться в ней без твоего ведома?
Натаныч замахал руками:
– Это невозможно! Решительно невозможно! Понимаешь, ведь, строго говоря, никакой машины нет. Есть программа, которая отправляет материальные предметы в прошлое. Заметь, именно в прошлое, а не в будущее или альтернативное настоящее.
– Какое еще альтернативное настоящее? – не поняла я.
Он замялся, явно жалея, что сболтнул лишнее:
– Я не хотел тебе говорить… Но в последние три дня я много работал и пришел к выводу, что изменить мир, где мы живем, будет не так-то просто.
– Здрасьте, приехали! А ради чего же я тут жизнью рисковала, здоровье свое тратила?
– Нет, нет… Все возможно, – поспешно затараторил Натаныч. – Просто когда там, в 1937 году, действительно что-то кардинально изменится, то здесь мы это сможем заметить только после того, как я запущу еще одну программу.
– А ты ее уже написал?
– Да. И пришел к выводу, что если сначала изменения произойдут только в параллельном мире, это будет прекрасно. Так мы хотя бы не обрушим настоящее в Тартар, а сначала проинспектируем, что именно творится в альтернативной реальности.
Разобравшись с временными парадоксами, я вернулась к проблемам безопасности:
– И все-таки, какая степень защиты у твоего изобретения?
Натаныч вскочил с кресла, поставил одну ногу на ящик с картошкой и, подняв вверх указательный палец, гордо произнес:
– Никто! Никто, кроме меня, не сможет даже запустить мою временную программу! И знаешь почему?
– Ну?
– Потому что я защитил ее не каким-нибудь банальным паролем, который взломает любой начинающий хакер. Я создал уникальную систему, систему интеллектуального анализа и глобального сопоставления данных. Если объяснять очень упрощенно, так, чтобы любой примитивно мыслящий гуманитарий типа тебя смог хотя бы примерно осознать масштабность моего мышления, то следует сказать вот что: корректная работа так называемой машины времени зависит от моего настроения и самочувствия в конкретную секунду. И если данные, которые постоянно считываются с моего организма, не совпадут с данными, снятыми с меня же, но через окружающую среду, а также не будут каждую минуту подкрепляться вводом субъективной оценки происходящего, которая анализируется с поправкой на личностную дельту, то программа не только не запустится, а самоликвидируется без какой-либо возможности восстановления.
– Это очень хорошо, – подытожила я. – И раз ты такой у нас гениальный, то иди отдыхай. Потому что дня через три ты будешь отправлять меня во второе путешествие.
* * *
Как и было запланировано, в середине недели я пришла к Натанычу в полной боевой готовности. На мне было отутюженное и зашитое платье Евы Браун, не пострадавшие в первой экспедиции туфли советской разведчицы и наручные кварцевые часы известной японской фирмы, которые пришлось надеть вместо потерянных бабушкиных.
– К полету готова, – заявила я, усаживаясь на проплешину ковра.
Но гений отечественной мысли не торопился:
– И на сколько тебя забрасывать в этот ад кромешный на этот раз? – спросил он, аккуратно раскладывая на столе бинты, йод и прочие предметы первой медицинской помощи. – Ты снова хочешь посетить наших друзей чекистов или теперь мы займемся чем-то менее экстремальным?
Я посмотрела на тонкие стрелочки и, в сотый раз проанализировав свою идею, ответила:
– Ровно на десять минут. Причем транспортируй меня именно в тот момент времени, когда я исчезла из расстрельного энкавэдэшного коридора. Думаю, это будет остроумно – нарисоваться в Кремле, испарившись с Лубянки.
Захихикав, Натаныч сунул мне штекеры, несколько раз глубоко вздохнул и кликнул по клавише.
Через секунду я поднялась с пола, к великому удивлению Отца народов.
– Это что еще за фокус? – спросил Сталин, опешив от моего неожиданного появления.
