Раздались приглушенные восклицания.
Анфиса стояла, вцепившись в свой бокал. Ей все это не нравилось… она сама не могла бы объяснить – почему. Пожалуй, ее беспокоило поведение шефа. Он бывал разным, но таким рассеянно-задумчивым она его еще не видела… Это внушало неосознанную тревогу.
– Анфиса, открой дверь. Нет, постой, я сам, – поставив бокал, Воркунов направился к выходу. За ним потянулись в коридор и другие.
Анфиса пошла с ними.
Воркунов зажег в коридоре свет и открыл дверь. Из полумрака выступила фигура человека, одетого во что-то темное.
– Проходи, Леонтий, – сказал Воркунов. – Рад видеть…
Новый гость оказался мужчиной лет шестидесяти с небольшим. Крепкого телосложения, с темно-русыми волосам. Что-то странное было в его внешности. Присмотревшись, Анфиса поняла: у него практически отсутствовали брови. Это придавало ему неуловимое сходство с рыбой, выброшенной на берег.
– Леонтий, проходи! – молвил Воркунов, пропуская гостя вперед.
Наступила тишина. В ней будто тонули все звуки. Анфисе показалось, что она взлетает в самолете – там так закладывает уши и становится ничего не слышно.
– Привет, Леонтий! – тихо сказал Шварцман.
– Ба! Не ожидал… – Леонтий протянул руку Шварцману, и тот пожал ее.
– Ну, здорово… – Катанадзе выступил вперед, мужчины обменялись рукопожатьем.
– Моя помощница Анфиса, – представил ее Воркунов.
Леонтий припал к ее руке. От него веяло слабым запахом лаванды.
– Прошу к столу.
Они вернулись в комнату для гостей.
– Мы тут как раз бокалы поднимали. Не могли тост придумать. Может быть, ты подскажешь…
– Попробую, – голос у Леонтия был дребезжащим, как будто бы по полу раскатывался горох. – Я же не мастак что-то придумывать, но попытаюсь…
– Попробуй, буду благодарен, – в голосе Воркунова прозвучала легкая издевка. – Анфиса, еще один бокал.
Теперь их было пятеро. Леонтий встал рядом с Анфисой.
– Вы спросили меня: какой бы я предложил тост. Вопрос хороший… Тосты бывают разные: длинные, короткие, печальные, радостные, философские, ироничные. Существует целая культура тостов, которые впервые появились в Древнем Риме. – Он рассмеялся, но его никто не поддержал. Все стояли молча. – Ну что же! Раз просите… – он задумался на секунду. Огни свечей бросали темно-золотистый отблеск на лица присутствующих. И показалось Анфисе, что как будто легкий ветерок прошелестел-пролетел между ними. Но это не тот порыв воздуха, который охватит ароматом свежести, принесет запах цветущих цветов, нет, этот ветерок скользнул змейкой и замер под потолком, словно прислушиваясь к чему-то.
– Так какой же тост ты предложишь? – настаивал Воркунов.
Лицо Леонтия помрачнело, по нему как будто тень прошла. У Анфисы дрогнула рука, она чуть не расплескала бокал с вином, но, кажется, этого никто не заметил.
– А вот… – Леонтий сделал в воздухе жест, словно рубанул что-то. – Выпьем за то, чтобы желания наши исполнялись рано или поздно. Даже если для этого придется долго ждать. Пусть нас окружают верные друзья и преданные женщины.
– Это уже два тоста в одном, – запротестовал Шварцман.
– Возвращаются все, кроме лучших друзей, кроме самых любимых и преданных женщин. Возвращаются все, кроме тех, кто нужней… – напел Катанадзе.
– Вот именно, – хриплым голосом сказал Леонтий. – Вот именно.
Посмотрев на начальника, Анфиса поразилась его бледности. «Сейчас упадет в обморок, – подумала она. – Может, предложить валидол?» У нее в сумочке он вроде есть. Этому ее когда-то научила бабушка – всегда носить с собой валидол, который может спасти здоровье и жизнь не столько ей, сколько какому-нибудь пожилому человеку, у которого вдруг прихватит сердце.
Воркунов залпом выпил бокал и, ни на кого не глядя, сказал:
– Вино хорошее…
Шварцман хотел что-то сказать, открыл рот, но потом, видимо, передумал и мотнул головой.
– Надо бы выпить за встречу, – сказал Катанадзе.
– Удивительно, что никто не предложил этого! – воскликнул Шварцман. – Это действительно нужно отметить. Какими судьбами в Москве?
Леонтий усмехнулся.
– Ты думал, что я безвылазно сижу на одном месте? Меня помотало по России, по миру. Навидался всякого, опыт богатый поимел.
– Женился? – спросил Шварцман.
Брови Леонтия взлетели вверх.
– Не привелось, – сухо сказал он. – Бог миловал.
По губам Катанадзе скользнула улыбка. Такая быстрая, что ее можно было не заметить, но Анфиса в этот вечер словно превратилась в сторукую стоглазую богиню. Она все видела и слышала, впитывала разговор, жесты, реакцию…
– Так и остался холостяком, – не унимался Борис Иосифович.
– Увы! Как ваши дела, друзья?
При этих словах Анфиса почувствовала нутром: все напряглись. Где-то на улице раздался хлопок петарды. Звук был резкий – совсем рядом.
– Ребята балуются, – пробормотал Шварцман. – Они всегда так. Эти жуткие хлопушки. Однажды она напугала моего пса, он рванул вперед так, что я не удержал поводок; потом долго искал его во дворах.
– У тебя есть пес? – спросил Леонтий.
– Да.
– Какой хоть породы?
– Мопс.
– Забавно, – сказал Леонтий. – Ну что, еще по бокалу?
Вино было разлито.
– Может быть, прекрасная дама скажет какой-нибудь тост? – обратился к ней Леонтий. – Мы вас слушаем.
Все взоры устремились на нее. Анфисе сразу захотелось спрятаться под стол. Она была не робкого десятка; всегда могла выступить, сказать, но сегодня – словно язык прилип к гортани. Все мысли куда-то улетучились. Она пыталась хоть что-то вспомнить. Но на ум ничего путного не приходило. Было даже стыдно.
– Ну, Анфиса, – подстегнул ее начальник. «Ты ж умная», – говорил его взгляд.
– «Подымем стаканы, содвинем их разом! Да здравствуют музы, да здравствует разум!» – вспомнила она из Пушкина.
– Разум… – протянул Воркунов. – Хорошо ли всегда иметь этот разум? – задал он вопрос. – Кажется, Достоевский говорил об «умном сердце».
Возникла пауза.
– Слушай, Анфиса, – обратился к ней начальник. – Мы хотим поговорить… между собой. Ты не возражаешь?
– Я? – приторно удивилась Анфиса. – Как раз собралась пойти домой. Я вам здесь больше не нужна?
– Нет. Я позвоню завтра и продиктую список дел.
Анфиса раскланялась со всеми присутствующими. При этом ей показалось, что Катанадзе сожалеюще кивнул на прощание, Шварцман почему-то обрадовался ее уходу, а Леонтий задумчиво посмотрел на нее. Но, по правде говоря, Анфиса была рада ускользнуть от своих собеседников. В коридоре она посмотрела на себя в зеркало. Даже в полутьме было видно, как горят ее щеки, каким тревожным стал взгляд. Она невольно приложила ладони к щекам: ну-ну… что же случилось с ней… Она закрыла дверь за собой, прислушалась. Потом на цыпочках спустилась вниз, вышла в общий коридор и поднялась вверх по другой лестнице. Там она дошла до последней комнаты, та была необитаемой, толкнула ее: перед ней оказалась лестница, ведущая на чердак. Это потайное место она обнаружила случайно. Оттуда открывался красивый вид на окрестности. Это был не сам чердак, а его отсек – с двух сторон чердачные помещения были замурованы. Вверху имелось небольшое круглое оконце, откуда можно было смотреть на город. Это помещение находилось как раз аккурат над этой самой комнатой, где сейчас велись разговоры, если лечь на пол и приложить ухо к полу, то можно услышать, о чем говорят.
