– Какими? – быстро спросила Анфиса.
– Я не знаю, он мне об этом не рассказывал. И вообще у меня сложилось впечатление, что после моих просьб оставить это дело он решил не посвящать меня ни во что. Хотя отец и раньше был довольно скрытным человеком… А теперь и вовсе замкнулся…
– А что же ты раньше мне об этом не рассказывала?
Луиза устремила на нее долгий взгляд.
– Как я могла делиться такими подробностям об отце? У нас это не принято. Все, что происходит в семье, – священно. Если бы не его смерть, я бы не говорила об этом. Все так и осталось бы внутри нашего круга.
Им принесли ароматный турецкий кофе с легкой горчинкой.
– Я была в квартире отца и нашла одну странную вещь.
– Какую?
– Вот, – девушка достала из сумки потрепанную записную книжечку.
– Я была в его квартире накануне… – она сглотнула, – смерти. И нашла на полу. Я видела эту книжечку и раньше, он все время носил ее с собой. Это было нечто вроде личного блокнота. Я хотела ему вернуть ее при встрече, но не довелось. Я оставила ее себе. А когда стала смотреть… Но лучше вам все увидеть самим.
Луиза раскрыла книжечку посередине. Там были краткие надписи и рисунки.
– Можно посмотреть? – протянула руку Анфиса.
– Пожалуйста, – Луиза отдала книжечку ей.
Анфиса пролистала ее.
– Когда седьмой дом встанет в пятом… Ваш отец увлекался магией?
– Я же говорю, когда он начал заниматься подготовкой экспедиции, то стал сам не свой. Раньше он ничем подобным не интересовался.
– Можно нам взять ее себе?
С минуту-другую Луиза колебалась.
– Берите. Только обращайтесь аккуратно. Это ведь память о…
– Понимаем, – быстро сказала Анфиса, – очень даже понимаем…
Луиза посмотрела на часы.
– Мне пора.
– Будем на связи, – сказала Анфиса.
В отвел девушка кивнула и заторопилась к выходу.
Когда они с Валей остались вдвоем, Анфиса откинулась на стуле.
– Лавочкин, ты свободен?
– Вообще или сейчас? – попытался сострить он. Но по взгляду подруги понял, что шутка не удалась, потому что Анфиса сказала довольно-таки строгим голосом:
– Не паясничай, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.
– Прости, – сник Лавочкин. – Я переиграл. И наверное, выгляжу дешевым клоуном.
– Допивай кофе и пошли ко мне. Обмозгуем ситуацию.
Дома Анфиса попросила Лавочкина сварить еще кофе. Когда он протянул ей чашку ароматного дымящегося кофе, она пробормотала:
– Все это так непонятно. И закручивается со страшной силой. Бери лист бумаги, Лавочкин, и пиши план.
– У тебя бумага в верхнем ящике?
– Ты же помнишь – да. Там же ручки и карандаши. И не задавай глупых вопросов. Ты прекрасно ориентируешься в моей квартире. И вообще, – протянула Анфиса, прищурившись. – Я не понимаю. Ты же прекрасный специалист на своей работе. А со мной считаешь, что можно валять дурака.
– Ну, знаешь ли, – сердито ответил Лавочкин. – Во-первых, сейчас я не на работе, во-вторых, ты все-таки не мой деловой или официальный партнер. Не могу же я все время быть застегнутым на все пуговицы.
– Ладно, прости, это я расстроена и озадачена и поэтому нападаю на тебя больше обычного.
– Ничего, – бодро ответил Лавочкин. – Что ты хотела написать? Какой план?
– Наших действий.
От слова «наших» душа Лавочкина воспарила и не хотела возвращаться обратно на грешную землю. Так он и пребывал бы в блаженстве от этого короткого, но такого многозначительного слова, если бы не возглас Анфисы:
– Кажется, кофе убежал, ты же варил вторую порцию себе…
– Сей момент. Сейчас все ликвидирую.
Несмотря на уверения Анфисы, что она подождет, пока он приготовит себе кофе, Лавочкин сказал, что обойдется без этого, лучше, не теряя времени, приступить к делу.
– Тогда пиши. Первое – расшифровать записную книжку Салаева.
– А тебе это удастся?
– Лавочкин, я проходила палеографию. Поэтому…
– Понимаю. Берешь на себя?
– В крайних случаях буду обращаться к тебе… Ты же не откажешь?
– Не откажу.
– Второе, – продолжала Анфиса. – Нужно аккуратно расспросить Воркунова – не говорил ли с ним Салаев о своих планах на эту экспедицию, но здесь разговор надо строить очень осторожно. Воркунов – старая лиса и может сразу понять, откуда ветер дует. А мы не знаем, он был в курсе изысканий своего сотрудника или Салаев занимался всеми этими оккультными и околонаучными делами, не ставя в известность непосредственное начальство? Что-то мне подсказывает, что верен второй вариант. Но попробовать разговорить Воркунова можно…
– Он где сейчас?
– В Костроме. Ведет переговоры со спонсорами.
– Ты его хорошо знаешь?
Анфиса метнула на него странный взгляд.
– Откуда бы? Мы все здесь собрались под конкретный проект. И знакомы совсем недавно, не больше года.
– И только подумать, что год назад я тебя тоже не знал!
Анфиса послала ему воздушный поцелуй.
– Значит, пиши, приедет Воркунов, и мне нужно с ним поговорить. Кстати, возвращается он завтра, поэтому откладывать не стоит.
– Как он воспринял известие о смерти Салаева?
– Ну, как? – Анфиса по-прежнему сидела в кресле, обхватив кружку ладонями. Она еще не отпила ни глотка.
– Кофе стынет, – напомнил Валентин.
– Уже остыл.
– Сделать новый?
– Не надо… Я все думаю: почему же я ничего особенного не заметила за Салаевым? Мне он представлялся обычным человеком. А он, оказывается, был одержим злыми духами.
– Но ты же его не знала близко? Тогда как Луиза…
– Как сказать, – проговорила Анфиса неестественно высоким голосом. – Как сказать. Один раз Салаев подвозил меня до дома на машине.
Здесь сердце Лавочкина забилось часто-часто. Он даже испугался, что стук его сердца – быстрый, сумасшедший – будет слышен Анфисе. Много раз он говорил себе, что ревность – глупый и опасный пережиток, но ничего не мог с этим поделать… Он очень боялся, что Анфиса поймет его состояние и рассердится не на шутку. Он не хотел выглядеть в ее глазах глупым и смешным, но все же не мог подавить в себе этот «пережиток».
– И что?
Анфиса молчала.
– В машине мы разговорились. Он сказал, что Луиза его беспокоит. Мне он показался заботливым, нежным отцом, который волнуется о дочери. Такое отношение было трогательным…
