Долго не могла поверить в то, что моей мечте не суждено сбыться.
Вот уже полгода как величайший биомаг Ян Макильских оказался свергнут с вершины Олимпа.
Если раньше в газетах писалось о его потрясающих открытиях и опытах, то последние шесть месяцев — о постигшей его трагедии. Которая до сих пор оставалась за завесой тайны. Общественности было известно, что погибла жена биомага, но что произошло на самом деле, не знал никто.
Зато заголовки на передовицах красноречиво вопрошали:
«Какие опыты Ян Макильских проводил над своей женой?»
«Что стало истинной причиной гибели жены известного биомага?»
«Накажут ли виновного в гибели Виолы Темниковой?»
«Почему Ян Макильских скрывает своих детей от полиции?»
В колледж доходили слухи о том, что от Яна Макильских ушла даже его красавица ассистентка Армина, а сам он стал чуть ли не затворником. Немудрено, что после случившейся трагедии биомагу — моей детской мечте — и дела не будет до какой-то там студентки.
Горько и обидно.
Одно время я не знала, зачем учиться дальше. Ведь если бы не его шоу в мои десять лет, жизнь моя пошла бы в другом направлении. Я бы выучилась на какого-нибудь картографа или геодезиста, в крайнем случае, осталась бы работать с отцом в мастерской… безо всякой магии. Жила бы обычной жизнью, как все мои соседи.
Бросить колледж не разрешил отец.
Так и написал в ответ на мое слезное письмо:«Что бы ни случилось, жизнь идет своим чередом».
И он оказался прав.
Есть же и другие биомаги. Вот тот же Сержи Распрыкин или Марк Фоллоуэр, чем не достойные наниматели? У первого своя лаборатория при Комитете биомагических изысканий, а второй вообще изобрел механический оракул.
Я вытянула в окно руку, и над моей ладонью бесшумно запорхала бабочка — прилетела с ночной прогулки. Мой талисман и трофей с того самого злосчастного выступления. Шесть лет она провисела на моей одежде в качестве украшения, но вот уже как пару месяцев она начала претерпевать некоторые механические изменения: очень уж хотелось оживить ее, как это проделал Ян Макильских на своем выступлении. Я измучила вопросами Филиппа Ковальского, преподавателя по небесной механике, и в итоге разобралась, как бабочку можно заставить подняться в воздух: нужно лишь встроить часовой механизм.
Что я и проделала.
Запустить брошь в полет мне показалось малой задачей. Следующим шагом решила добиться того, чтобы, кружа в воздухе, бабочка ничем не выдавала своего искусственного происхождения.
И я избавилась от монотонного, усыпляющего цырканья. Для этого заменила суставные части из нержавеющей стали на сплав хрома с кобальтом (один раз после уроков пробралась в литейную лабораторию и чудом осталась непойманной). Следом модифицировала ее металлические ярко-сапфировые крылышки в прозрачные, из тонкого, почти невесомого стекляруса. В красоте она немного от этого потеряла, но зато уменьшился ее вес и сила трения между шарнирчиками, а вместе с этим ушли посторонние звуки. А как сделать ее красивой, я еще не придумала.
Ожившая бабочка стала чем-то вроде домашнего питомца. Чем-то, что связывало мои детские мечты со мной настоящей. Каждый раз, отпуская бабочку, я знала, что она вернется. Втайне надеялась, что отыщет она Яна Макильских и напомнит о его знаменитом выступлении.
Должен биомаг узнать свое творение, ожившее и измененное!
Может быть, тогда он захочет узнать, кто совершил эти преобразования…
Но этого, конечно, не происходило.
Усевшись мне на ладонь, бабочка замерла. Я взяла ее за гладкое брюшко и посадила на край черного фартука со стороны сердца. Тоненькие металлические ножки резко выпрямились, впились в ткань и ухватились намертво.
Наш колледж находился за промышленной зоной Северного Москинска.
Добираться сюда на поезде почти полдня. Небо такое же серое, но воздух просто чудный, почти свежий. Я потянула носом и снова улыбнулась. Папа, наверное, в честь моего возвращения соберет в мастерской всех наших друзей: старого Богача, прозванного не за богатство, а безмерно доброе сердце; моих ровесников близнецов Роу — Марту и Бартоша, механика Дублина и, конечно, писательницу Кэтлин Зорину, внебрачную дочь какого-то известного биомага. Кого именно, никто из нас не знал, но мы проявляли деликатность и больше, чем она сама о себе рассказала, не выпытывали. Мама непременно испечет фирменный пирог с ревенем или капустой.
За год интересной, но все же трудной учебы, когда и на шестичасовой сон времени не хватало, я порядком соскучилась по родным. Еще на прошлой неделе уложила в дорожный саквояж свои вещи и с нетерпением ожидала окончания первого курса.
— Барышня, — из раздумий меня вырвал булькающий, определенно требующий перенастройки голос робота-секретаря.
Обычно я всегда слышу жужжание шестеренок в его металлическом брюхе, но сегодня он застал меня врасплох. Я даже не услышала, как открылась дверь девичьей спальни. Как робот прошагал по ковровой дорожке почти вплотную к окну. Обшитый хромированным металлом корпус напоминал пузатую бочку, а головой роботу служил прикрепленный шлем такого же света с узкими прорехами в месте глаз, за которыми видны были крутящиеся шестеренки. Вместо рук с боков болтались два поршневых механизма с трехпалыми клешнями на конце.
— Директор просит вас к себе, — бездушно отрапортовал секретарь, развернулся и зашагал к выходу.
Формулировка означала: немедленно следуйте за мной к директору, сию минуту.
Ну что ж…
Я спрыгнула с подоконника.
Разгладила фартук поверх коричневого суконного строгого платья и, как и следует прилежной студентке Колледжа биомагических искусств, без пререканий отправилась следом за говорящим роботом из спальни, вниз по лестнице и дальше по длинному коридору, соединяющему здание общежития с академическим городком, в административный корпус.
Была у меня одна версия, для чего господину Зацепко вздумалось со мной поговорить. Но одного не понимала — к чему такая спешка? Можно же было дождаться окончания уроков, а не вызывать в такую рань?
Глава 3
За секретарем я направилась по коридору. Вдоль потолка посвистывали и побулькивали трубы. Робот остановился у директорской двери и толкнул ее тремя растопыренными пальцами, пропуская меня вперед.
Дэвид Зацепко собственной персоной, грузный, с крашеными висками, как всегда в черном сюртуке и белоснежной манишке, откинулся на спинку кожаного кресла и разглядывал стоящую напротив него механическую куклу в рост взрослого человека.
— Господин Зацепко, — пробулькал робот, выезжая из-за моей спины. — Студентка Амбросимова здесь.
Директор не повернул головы в нашу сторону.
Я взглянула на часы в форме маяка на огромном письменном столе директора. До урока оставалось двадцать минут.
