
Онлайн книга «Убить пересмешника»
Из-за угла появилась ещё повозка, все её пассажиры смотрели как-то очень сурово. Они поравнялись с домом мисс Моди Эткинсон; у неё в саду пылали яркими красками летние цветы, и тут на крыльцо вышла сама мисс Моди. Удивительное дело: когда мисс Моди стоит на крыльце, от нас до неё далеко, лица не разглядеть, и всё равно сразу видно, какое у неё настроение. Вот она стоит, немножко подалась вперёд, руки в боки, и голову наклонила набок, очки блестят на солнце. И мы уже знаем: улыбка у неё сейчас самая злоехидная. Возница придержал мулов, и одна женщина с повозки визгливо закричала: — Тщеславному уготована тьма вечная! И мисс Моди ответила: — Кто сердцем радостен, тот и ликом светел! Наверно, эти ногомойщики подумали — сатана и священное писание по-своему толкует, потому что возница скорей погнал мулов. И что им дался сад мисс Моди? Просто понять нельзя — хоть мисс Моди целыми днями и копается в земле, а писание она знает назубок. Мы подошли к её забору. — Вы в суд пойдёте? — спросил Джим. — Нет, — сказала мисс Моди. — В суде мне нынче делать нечего. — А поглядеть не хотите? — спросил Дилл. — Нет. Жестоко это — смотреть, когда беднягу того и гляди засудят на смерть. А народ съезжается, как на праздник. — Так ведь его должны судить при людях, мисс Моди, — сказала я. — Иначе неправильно. — Это мне известно, — сказала мисс Моди. — Именно потому, что суд у нас публичный, при людях, мне туда идти уже не обязательно — так? Мимо прошла мисс Стивени Кроуфорд. Она была в шляпе и в перчатках. — Гм-гм, — сказала она. — Сколько народу, можно подумать, что сам Уильям Дженнингс Брайан будет говорить речь. — А ты куда собралась, Стивени? — окликнула мисс Моди. — За покупками. Мисс Моди сказала: отродясь не видела, чтоб Стивени за покупками ходила в шляпе. — Ну, может быть, я и загляну на минутку в суд погляжу, как там наш Аттикус, — сказала мисс Стивени. — Берегись, как бы он не вручил и тебе повестку, — сказала мисс Моди. Мы не поняли и попросили разъяснений, и мисс Моди сказала — мисс Стивени, видно, столько знает об этом деле, отчего бы ей не дать свидетельские показания. Мы терпели до полудня; Аттикус пришёл домой поесть и сказал, что всё утро отбирали присяжных. После обеда мы зашли за Диллом и отправились в город. Поистине это был большой день. У коновязи нельзя было втиснуть больше ни одной лошади, под каждым деревом теснились мулы и повозки. Площадь перед судом была заполнена компаниями и семьями, как на пикнике; рассаживались прямо на земле, подостлав газеты, ели печенье с патокой и запивали тёплым молоком из кувшинов. Некоторые грызли холодную курицу или свиную отбивную. А кто побогаче, запивал еду купленной в аптеке кока-колой в стаканчиках из-под содовой. Чумазые ребятишки гонялись в толпе друг за другом, матери кормили младенцев. В дальнем конце площади тихо сидели на пригреве негры; у них на обед были сардины, сухое печенье, и пили они душистую нихи-колу. С ними сидел мистер Дольфус Реймонд. — Джим, — сказал Дилл, — он пьёт из мешка! И правда, мистер Дольфус Реймонд держал во рту две жёлтые соломинки, какие дают в аптеке, а другим концом они уходили в бумажный коричневый пакет. — Первый раз такое вижу, — пробормотал Дилл. — Что это у него там? И как оно не прольётся? Джим фыркнул. — У него в пакете бутылка из-под кока-колы, а в бутылке виски. Это чтоб женщины не волновались. Вот увидишь, он весь день будет так тянуть, потом отойдёт, дольёт бутылку — и опять давай пить. — А почему он сидит с цветными? — Он всегда так. Наверно, они ему нравятся больше нас. Он живёт на отшибе, на самом краю нашего округа. И с ним живёт цветная женщина и целая куча ребятишек мулатов. Если они тут будут, я тебе покажу. — С виду он не такой, как бывают подонки, — сказал Дилл. — Он и не подонок, у него своя земля — большой кусок вдоль берега, и он родом из очень хорошей семьи. — А почему же он так живёт? — Просто ему так больше нравится, — сказал Джим. — Говорят, он никак не опомнится после своей свадьбы. Он должен был жениться на… на какой-то из Спендер, что ли. Хотели очень пышно справить свадьбу, да не вышло… После оглашения невеста поднялась к себе и застрелилась из охотничьего ружья. Нажала собачку босой ногой. — А почему, не узнали? — Нет, — сказал Джим, — толком никто ничего не знал, кроме мистера Дольфуса. Говорят, она узнала про ту его негритянку, он думал и негритянку себе оставить и жениться. Вот с тех пор он всегда и пьяный. А с этими детишками он добрый… — Джим, — спросила я, — а что это — мулат? — Наполовину белый, наполовину цветной. Да ты их видела, Глазастик. Знаешь разносчика из аптеки, такой рыжий, курчавый? Вот он наполовину белый. Они все несчастные. — А почему? — Так ведь они ни рыба ни мясо. Цветные их своими не считают, потому что они наполовину белые, а белые их тоже не признают, потому что они цветные, вот они и выходят неприкаянные, ни в тех, ни в сих. А мистер Дольфус, говорят, двух своих ребят отправил на север. На севере люди не против цветных. Смотрите, вот один такой. В нашу сторону шла негритянка, за её руку цеплялся маленький мальчик. Мне показалось — настоящий негритёнок, совсем шоколадный, ноздри широкие, и зубы сверкают. Он каждую минуту начинал весело прыгать, а негритянка его дёргала за руку, чтоб перестал. Джим подождал, пока они прошли мимо. — Этот мальчонок тоже из его мулатов, — сказал он. — А почём ты знаешь? — спросил Дилл. — По-моему, он просто чёрный. — Ну, иногда по виду и не скажешь, надо знать, кто он такой. Но только этот наполовину Реймонд, верно говорю. — Да почём ты знаешь? — спросила я. — Я ж тебе говорю, Глазастик, просто я знаю. — Тогда почём ты знаешь, может, мы тоже негры? — Дядя Джек Финч говорит, мы и не знаем наверняка. Он говорит, насколько он знает, наши деды и прадеды были белые, а вообще-то, может быть, в незапамятные времена наши предки были выходцы из Эфиопии. — Ну, если в незапамятные, это так давно, что не считается. — По-моему, тоже — сказал Джим, — а в Мейкомбе думают, раз в тебе есть хоть капля негритянской крови, значит, ты всё равно что чёрный. Эй, смотрите-ка!… ![]() Будто по какому-то тайному сигналу люди на площади поднялись с места, побросали газеты, бумажные и целлофановые обёртки от еды. Ребятишки подбегали к матерям, младенцев брали на руки, мужчины в пропотевших шляпах собирали свои семьи и, точно пастухи, вели их к дверям суда. В дальнем конце площади негры и мистер Дольфус Реймонд тоже поднялись и отряхивали штаны от пыли. Среди них почти не было женщин и детей, и от этого не похоже было, что они собрались на праздник, как другие. Они терпеливо дожидались у дверей, пока пройдут белые со своими семьями. |