Эрнест попрощался со мной, – чуть ли не обнял, но я успел увернуться, – и пулей вылетел из моей квартиры, прямиком к Ким.
Утро вообще выдалось болезненным: то непереносимое мною похмелье, то боль в животе, то рвота подкрадывалась в самые неудачные моменты – я подумал принять активированный уголь и уйти в спячку, но как назло у меня его не оказалось.
Аптека.
Неудобно, что в нашем городе всего одна аптека, находящаяся даже не в центре, – где жил я, – а прямо на окраине города, возле того самого человека, который считается самым старым среди нас. Здесь и больниц с клиниками почти нет, так как никто не хочет лечения. Мы вот радуемся, что хотя бы одна аптека присутствует и все.
Сначала я ехал на метро, но не вынес этого ужасного шума, а беруши, как можно догадаться, я не взял – не додумался дурак. Через пару станций я вышел на улицу и вызвал такси.
– А зачем-ж вам в аптеку, молодой человек? – Таксист на полпути решил спросить, пообщаться. – Что-то с глазами? – И чему я радовался, когда увидел в зеркале опустевшие глаза? Ясно же было, что теперь все будут меня с ними доставать, а про протез некоторые бы постеснялись спросить.
Я не стал грубить и ответил:
– В последнее время меня беспокоят покалывания по всему телу, а сегодня еще и похмелье.
– А-а-а, косма! Это вы зря, молодой человек, очень зря. – Сказал он с ноткой недосказанности.
– Не расскажете?
– А вы о чаевых заикались?
Я сразу понял, что он что-то от меня хотел, когда садился в машину, по хитрой морде понял, но тема касалась меня, так что я решил согласиться.
– Будут вам чаевые.
– И пять звезд поставите? – Он даже смешить меня начал.
– Ага. – Я все смотрел в окно и наблюдал за пролетающими машинами.
– Ну тогда слушайте: был у меня племянник, – Мне сразу не понравилось слово “был”, но я не стал его останавливать, – молодой – красавец! Все бабы его знали и обожали, а он зараза, с проблемой одной был: любил попарить. Я ему все говорил: “Племяш, да прекращай ты эту дрянь! Хочешь отдохнуть – отдыхай с девчонками, а это – брось!” – но он не слушал. Месяц все было супер, на четвертый покалывания, а через годик ему стало больно при касании с чем и кем угодно! Такой вот побочный эффект у этой космы! Кожа становится ну очень чувствительной. И как вы думаете, что стало с его популярностью среди девушек? Пуф!
Он довез меня прямо к аптеке. Я сделал все, что обещал, и он уехал, – да-да, в таком порядке. Он прямо в телефон мне заглядывал и ждал, пока я не выберу пять звезд. Зато потом таким вежливым стал, поклонился, сел обратно в машину и уехал.
И не думайте, что я пропустил слова таксиста мимо ушей. Он, как и Кристофер, обеспокоил меня, и я все больше стал задумываться о том, чтобы бросить это дело. И тем не менее, перед тем как войти в эту разваливающуюся коробку, я остановился у входа и стал парить как паровоз, словно это был мой последний раз.
Во время этого я повстречал пару зрелых женщин и молодого парня, зашедших и быстро вышедших из аптеки, ничего не купив будто для шутки.
Я открыл эту рокочущую дверь и сразу встретился лбом со своей одноклассницей.
– Мать твою… Козел! – Она прошла мимо, больше ничего не сказав.
В нашем классе было всего две девушки: Лейла Дюбуа и Аделайн Вилар. Она была известна своими ситуациями, когда ее прямо в школьном туалете находили укуренной, с бонгом в руках. Настоящих друзей она не имела, зато вокруг нее постоянно крутились всякие укурки да бандиты. И она была до того крута, что прямо в школьной столовой создавала себе королевскую комнату, где рассиживалась на паре-тройке ребят и выкуривала косяки. К ней никто не подходил без разрешения. Просто представьте, как поедаете тако по вторникам, а сзади вас девушка сидит на людях, раскинув ноги и покуривает… Самокруток она из рук не выпускала.
Ее не было в день стрельбы, иначе бы она Мейса на месте порешала и была бы только рада шансу слинять со школы. Хотя что тут говорить, ее и в школе почти не было, а если и была, то точно не в классе.
И ведь ее любили, столько парней приходило к ней с конфетами и валентинками, которые она выкидывала сразу же, как получала. Она была знаменита за свою привлекательность, которую она получила, как только сменила свой прикид. Вначале то она любила черную кожаную одежду, а затем в один день, – неожиданно для всех, – пришла с полностью оголенными ногами, такими классными, что все ахнули. На ней были короткие спортивные шорты черного цвета и синими полосками по бокам, а на стопах непривычные для нее черные туфли на маленьких каблуках, но она ходила в них не хуже, чем если бы гуляла в кроссовках. Сверху стало вообще супер, – и я с этим согласен, даже меня потянуло посмотреть. – Ведь она надела черную майку с ну очень большим вырезом, открывающий неплохой вид, а сверху нацепила уж больно теплую на вид куртку изумрудного цвета, – ну как нацепила, она даже на плечах не держалась. – Только зеленая кепка из старого гардероба на ней и осталась, скрывающая ее зверски страшные глаза. Она постоянно держала левую руку в кармане куртки, это действие сразу отвечало мне на вопрос, куда же она убрала свой ножичек, который она любила покрутить на переменах.
И вот я встретился с этим рыжим зверем лицом к лицу, лбом к лбу – другой бы уже молитвы читал, да я бы тоже прочел хоть одну, только вот ни одной не знаю. Легко отделался на самом деле. Но что-то меня потянуло за ней. Стало очень интересно, почему же убийственно грозная Аделайн ходила в аптеку, где, по всей видимости, купила болеутоляющее: у нее точно что-то было в оранжевой упаковке с белой крышечкой.
Я догадывался, куда она идет, но ни в какую не хотел верить, потому что это абсолютная глупость, что Аделайн идет к старику, тому самому старику, живущему на окраине города, чуть ли не на берегу пляжа.
Но сомнения пропали к тому моменту, когда она напрямую вошла в эту старую халупу, окрасившуюся в зеленый цвет из-за обросшего вокруг мха. Незаметно, – как минимум с моей стороны, – подкравшись, я глянул в полуразбитое окно – оттуда сразу же повеяло плесенью.
Картина была удручающая: дом разваливался на глазах, а по середине, на почти сломанной кресло-качалке, сидел ослепший старик. Он был в обляпанной, покрытой желтыми пятнами белой рубашке, расстегнутой, если быть правдивым. Его толстый живот, обремененный шрамами, чуть ли не висел, а грудь была накрыта толщей седых волос. Хотя на голове ни волоска: лишь толстые и пухлые родинки, которые колыхались на ветру. Его кисти были тоненькие и беспомощные, словно он ими тридцать лет не шевелил, и они атрофировались.
Аделайн тихонько прошла к нему и помахала рукой перед лицом.
– Ну че, совсем ослеп? – Она говорила ему так, будто он был ее давним другом, хотя он стал удивительно старым еще до ее рождения.
– Это ты, милая Аделайн? – Я все удивлялся, как он говорил. Он делал это с таким трудом, что семь потов сходило.
