– Идоменей, я не хочу спорить с тобой, потому что ты прав! Но какую угрозу может представлять для нас эта маленькая девочка?
– Федра, ты не поняла. Дело не в ребёнке, а в нарушении правил. Если мы, хозяева поместья, не будем соблюдать установленные нами законы, то вскорости их не будет соблюдать никто.
– Я не оспариваю твоих прав решать, кто может жить в поместье, кто нет, но ты забыл, что и у меня есть права. И этими правами наделил меня ты! Разве не ты говорил, что в гинекее я хозяйка, и могу приближать к себе, кого захочу.
– Это так, – кивнул мужчина.
– Тогда… я могу её оставить…
– Нет! Ты можешь взять в гинекей любую рабыню, но эта рабыня должна быть из нашего поместья. Когда ты захотела эту рыжую девушку, как её…
– Клитию.
– Да, Клитию. Разве я был против?
Федра замолчала, ей нечего было возразить Идоменею, она по опыту знала – всё, что касается жизни в поместье для мужа свято, потому и симпосии, и дружеские пирушки он устраивал только в городском доме.
– Идоменей, неужели ты не позволишь…
Мужчина вздохнул.
– Мне так жаль её… я уже успела привязаться к ней…
– Федра, прошу тебя вспомнить о том, что хорошая жена не должна ставить своего мужа в неудобное положение. Мне нелегко отказывать тебе, особенно сейчас, после долгой разлуки…
Федра с грустью смотрела вниз на маленькую светловолосую девочку, с которой ей по всей видимости предстояло расстаться.
– Как я должна поступить?
– Отправь её к хозяину.
– К Агафоклу? Но он в Ольвии!
– В его городском доме остались слуги, они позаботятся о ней, а по возвращению Агафокл пусть сам думает, что с ней делать.
Глава 22. Когда ночь властвует над днём
Рабы внесли в покои Федры тяжёлые сундуки и удалились. Идоменей открывал одну за другой крышки сундуков и доставал оттуда подарки для жены. Здесь были и тончайшие восточные ткани ярких расцветок, и прозрачный воздушный виссон, который ценился наравне с золотом. И расшитые шёлковыми блестящими нитями шали, и витые пояса с кисточками. Длинная шерстяная накидка, отороченная по краям серебристым лисьим мехом. Широкий кожаный ремень красного цвета с золотыми вставками и подвесным кошелём для монет и мелких предметов. Сапожки тончайшей выделки с золотой и серебряной вышивкой, веер из тонких костяных пластин с инкрустацией, а также множество мелких предметов – заколок, булавок, баночек с притираниями, флакончиков с редкими ароматами, гребней, щёточек для ногтей и крохотных платочков для утирания губ.
Федра разглядывала подарки, вертела в руках веер, смотрела ткани на свет, прикладывала к себе, восхищалась мастерством неизвестных ей рукодельниц и неустанно благодарила мужа за щедрые подарки. Идоменей смотрел на Федру, и его не покидало чувство, что радость жены наиграна, что думает она о чём-то другом. Неужели обиделась, что не позволил оставить подле себя эту девчонку? Значит, рабыня, что подарил ей Агафокл, милее, чем его дары? Это открытие несколько обескуражило Идоменея. Агафокл, жалкий глупец, отправленный в ссылку, здесь, в его доме, взял верх над ним, над Идоменеем! Поистине, женское сердце – бездна! Он решил откланяться, сославшись на накопившиеся в его отсутствие дела. Только Идоменей вышел, Федра тотчас отбросила от себя накидку, что держала в руках. Скрипнула дверь, в комнату вошла Галена и замерла в восхищении:
– Госпожа! Сколько добра привёз вам господин Идоменей! До ночи придётся разбирать. Может, позвать Клитию и эту… новенькую рабыню, пусть помогут.
– Не надо никого звать. Сами справимся, – резко ответила Федра.
Галена догадывалась о причинах недовольства своей госпожи. Служанка ждала, что Федра, как обычно, начнёт плакать и жаловаться на чёрствость мужа, но женщина молчала. «Она что-то задумала», – решила служанка, – «Но что? Всем известно – господин Идоменей никогда не отменяет своих решений».
К вечеру погода испортилась, небо заволокло тучами, резко стемнело, словно после дня, минуя вечер, наступила ночь. Сильный восточный ветер, предвестник перемены погоды, по-хозяйски проверял крепость закрытых ставней и дверей. Идоменей накинул тёплый халат на тонкую, персидского кроя рубашку, сунул ноги в меховые тапочки. Много раз хоженым путём он направился к гинекею, дошёл до покоев жены, никого не встретив на своём пути. В покоях Федры было темно, лишь в глубине опочивальни неровным светом горел ночник, и в жаровне поблёскивали чёрно-красные угли. Тонкий запах благовоний витал в воздухе. Хозяйка покоев сидела перед зеркалом и расчёсывала волосы, которые тёмным плащом укрывали спину женщины до самой поясницы. Широкий вырез полупрозрачной рубашки открывал шею и плечи. Увидев мужа, Федра хотела подняться ему навстречу, но он остановил её. «Подожди», – прошептал Идоменей одними губами и, положив на столик перед нею свёрток из красной шёлковой материи, быстро развернул его. Между пурпурными складками шёлка мягко мерцали крупные каплевидные жемчужины. Идоменей отвёл прядь волос Федры и обвил её шею драгоценным ожерельем. Семнадцать жемчужин в серебряной оправе тяжело легли на грудь Федры, но ещё тяжелее стало дыхание мужа, когда он спустил рубашку Федры, обнажив её тяжёлые круглые груди с тёмными розовыми сосками.
Идоменей проник в её горячее влажное лоно, едва они возлегли. Двигался медленно, чтобы она ощутила всю полноту его власти, Федра послушно подчинилась его ритму. И вот они уже неслись в плотном звёздном потоке, всё крепче прижимаясь друг к другу. Почувствовав, что она уже на краю, он отпустил себя, Федра глухо застонала. Их объятья ослабли, тела сделались невесомыми, и они вдвоём, словно птицы, воспарили над землёй. Освобождённый, расслабленный он отстранился от неё.
Федра первой пришла в себя, прикусила губу, чтобы не рассмеяться, фигурка резного Эрота выглядывала из складок балдахина. Лицо спутника Афродиты выглядело удивлённым. «Чему ты удивляешься, божок?» – мысленно спросила Федра, и тут же ответил за него, – «Знаю, порядочная эллинская жена не должна так открыто желать своего мужа. Ведь огненный эрос – это прерогатива жриц любви, а мы, жёны, созданы лишь для ведения хозяйства и рождения наследников. Пусть так! Кто делит ложе с моим мужем в дальних странах, знать не хочу, но здесь, в Тритейлионе, он мой!» – Федра с вызовом взглянула на Эрота. Первая мысль Идоменея, когда он открыл глаза, была своеобразным ответом жене: «Сирита ничего не понимает в любви, разве могут сравниться угодливые ласки рабыни с этими жаркими объятиями». Заметив, что Идоменей пошевелился, Федра натянула на себя покрывало, прикрыв наготу. Идоменей рассмеялся, его забавляла стеснительность жены. Он принялся целовать её лицо, Федра немного отодвинулась от мужа и спросила:
– Ты останешься до утра?
– Как ты захочешь, – ответил он, осторожно касаясь кончиками пальцев её губ, немного распухших от его поцелуев.
– Хочу, чтобы остался…
– Вот только поднимусь я рано, как бы тебя не разбудить.
