– Привет.
На ступени рядом с девушками упала тень и Майя подняла глаза.
– Здравствуй, Тихон.
– Я искал тебя с самого утра, знал, что ты будешь на празднике.
Им приходилось кричать, чтобы расслышать друг друга в шуме, царящем на площади. Он протянул руку девушке и помог ей подняться.
– Это моя подруга – Эгла. Эгла – это Тихон, его хозяин поставляет дрова в дом господина Идоменея.
Мужчина протянул руку, Эгле, но та отклонила его помощь и встала со ступеней сама. Она с надменной улыбкой оглядела Тихона и перевела насмешливый взгляд на подругу. Майе стало неловко перед мужчиной, конечно его одежда – грубой выделки овчинная шкура и островерхая войлочная шапка выглядела слишком просто и бедно по сравнению с нарядами богатых горожан, но кем была сама Эгла некоторое время назад? Майя тихо вздохнула, как скоро её красавица-подруга забыла о своих прошлых неприятностях и как быстро начала верить, что безбедная жизнь – это навсегда. Эгла направилась к деревянным подмосткам на которых готовилось выступление хоров, она шла не оглядываясь, Майя с Тихоном молча следовали за ней. Перед сценой Эгла остановилась и сказала свои спутникам находившихся за её спиной: «Ужасно хочу пить, не мог бы твой ухажёр, Майя, раздобыть для нас килик вина?» Когда Тихон ушёл за вином, Эгла повернулась к подруге.
– Откуда он взялся этот Тихон?
– Я же сказала, его хозяин поставляет нам дрова, а познакомились мы на верфи.
– На верфи?! – округлила глаза Эгла, – Когда мы жили возле неё у тебя не было таких знакомых! Стоило нам переехать в приличное место, как ты начала заводить себе ухажёров с верфи! Что с тобой, Майя?
– Это произошло случайно, – покраснев пробормотала девушка.
– Он тебе нравится?
– Не знаю…
Вернулся Тихон с чашей вина и подруги замолчали. Мужчина протянул вино Майе и та, сделав пару глотков отдала чашу Эгле, напившись девушка вернула чашу с остатками вина подруге.
– Будешь? Там ещё осталось немного, – спросила Майя Тихона.
– Нет, – покачал головой мужчина, – мне хватит на сегодня.
– Настоящие эллины на Линеях напиваются допьяна, – съязвила Эгла.
– Я не эллин, – возразил Тихон, – моя мать была из Фракии.
– А отец? – спросила Майя.
– Мать ничего не рассказывала мне о нём.
Загрохотали барабаны, публика перед сценой притихла, затем нежный напев флейты известил о начале выступления хоров.
К вечеру весь город был пьян, добропорядочные горожанки спешили укрыться в своих жилищах до наступления темноты. Женщинам, заботившимся о своей репутации, без сопровождения мужчин, находиться на улице в это время суток было небезопасно. Во время Линей снимались все запреты, не стыдно было пить неразбавленное вино и напиваться им до беспамятства, петь похабные песни, приставать к девушкам и тискать женщин. Дальше в празднике участвовали лишь посвящённые в культ Диониса.
Тихон вызвался проводить девушек до дома. Сначала Эгла не хотела идти и настаивала на участии в факельном шествии, но после очередного килика девушку совсем развезло. Теперь Майе приходилось прилагать немало усилий, чтобы самой удержаться на ногах ступая по обледеневшей улице и поддерживать качающуюся во все стороны подругу. Тихон, глядя на мучения девушки одним махом взвалил Эглу себе на плечо. Майя подобрала упавшую с головы подруги шапку.
Гектор долго не открывал дверь, когда лязгнул замок, в щели между дверью и косяком показалось остриё копья. Наконец, узнав голос Майи и Тихона, старый слуга убрал копьё и распахнул дверь. Внутри дома было темно и тихо, Идоменей с праздника ещё не вернулся. Тихон осторожно положил свою ношу на ковёр перед очагом и повернулся к Майе.
– Завтра в театре будет представление. Пойдёшь?
– Пойду, – кивнула девушка, – только я буду с Эглой, – перевела она взгляд на спящую подругу.
– Приходи с ней, – не стал возражать мужчина, – встретимся внутри, я постараюсь попасть в театр пораньше, чтобы занять для нас самые лучшие места.
Когда Тихон ушёл Майя принялась раздевать Эглу, Гектор наблюдавший за ней сердито прошептал:
– В таком виде ей находиться в господской спальне нельзя. Забери её на ночь к себе на топчан.
Девушка ничего не ответила, она нарочно долго возилась с Эглой дожидаясь, когда ворчливый слуга уйдёт в свою комнату. Как только дверь за Гектором закрылась, Майя накинула на спящую Эглу свою меховую накидку и легла рядом с подругой.
Лемб, келет, керкура – древнегреческие торговые суда.
Триера – военный древнегреческий корабль.
Анфестерии – праздник в честь Диониса в феврале-марте совпадавший с наступлением весны.
Диктерион – публичный дом.
Гелония – историческая область, лесная страна, расположенная к северу от Скифии.
Гиппанис – Южный Буг.
Линеи – один из праздников в честь Диониса проходивший в январе-феврале.
Дионис – бог вина, виноделия и театра.
Фракия – историческая и географическая область на востоке Балкан.
Сфагейон – сосуд для сбора жертвенной крови.
Асколия – соревнование кожаных мехов в честь Диониса.
Мех – древний сосуд для жидкостей из шкур животных.
Глава 9. Просьба Нисифора
«Наша несчастная госпожа!» – эта фраза крутилась в голове Федры, а сама она с боку на бок ворочалась на ложе. Была глубокая ночь, но сон всё не шёл. Слова были произнесены, во время поминальной церемонии, на которой собрались жители Тритейлиона, чтобы согласно эллинскому обычаю принести жертву подземному божеству. Возможно рабыня из посёлка, плохо владела койнэ* и увидев слёзы своей госпожи перепутала слова, сказав «несчастная» вместо «грустная». В День горшков*, которым заканчивалось празднование Анфестерей* полагалось грустить, вспоминая ушедших в иной мир родственников. Отчего же эта фраза так задела её? Глупая рабыня, жалеет свою хозяйку, считает её несчастной? Федра вздохнула. Конечно, она не столь кровожадна, чтобы наказывать эту дурочку за неловко брошенные слова.
Ночник давно погас, запечатанные на зиму окна не пропускали ни проблеска света. Федра перевернулась на спину и вгляделась в темноту словно хотела увидеть в ней то, что помогло бы получить ответ на вопрос: «Несчастна она или нет?»
Самые ранние воспоминания о детстве: она в комнате со светлыми стенами и голубым мозаичным полом, рядом матушка, она ласково гладит её по волосам, целует. Старший брат – слабый болезненный, всегда немного в стороне. Его пугает громкий смех и резвость младшей сестрёнки. Отец, не смотря на занятость, всегда доступный, близкий. Как не напрягала память Федра, так и не смогла вспомнить, чтобы родители наказывали её или в чём-то ограничивали. Когда заневестилась, её наряды были самыми модными и дорогими в Прекрасной Гавани, ничего не жалел Макарий для своей единственной дочери. Но самый главный дар преподнёс ей отец, когда не стал настаивать на браке с ровней и позволил выйти замуж по любви за небогатого, в то время, Идоменея. Сколько жарких ночей провели они с мужем на этом ложе. Сколько сладких поцелуев отдали и приняли её уста. Сколько клятв, заверений в любви было здесь произнесено, сколько страстных вздохов слышали эти стены. И как венец этого союза – рождение сыновей – сильных, умных… Боги всегда были милостивы к ней. Отчего же слова, сказанные на ломаном койнэ так растревожили душу? Она снова мысленно вернулась к прошлому. Их с Идоменеем медовый месяц длился недолго, молодой супруг увлечённый желанием разбогатеть не часто бывал дома. Но какая радость увидеть любимого после долгой разлуки, упасть в его объятия! Даже сегодня, спустя много лет она помнит, как билось в груди, сердце. Как пламенело лицо и дрожали руки. Ох! Не испытать этого больше никогда! Сейчас её встречи с Идоменеем стали совсем другими: сухими, холодными, полными взаимных упрёков. Но стоит ли горевать о том, что безвозвратно кануло в Лету*. Идоменей предпочитает проводит время не с ней… Федра не сомневалась, что в Ольвии его ложе не пустует.
