С величайшим интересом я приступил к чтению следующего листа, значительно меньшего размера, написанного на тонкой, как луковая шелуха, бумаге; с первого взгляда было заметно, что человек переписывал его тайно и поспешно, возможно опасаясь слежки, ибо в тексте встречалось много сокращений, которые не сразу удавалось разобрать, не говоря уже о весьма скверном почерке. Как я вскоре убедился, третий отрывок был почти что продолжением второго.
«А Древние ждут у Врат, и Врата эти есть везде и во все времена, ибо не ведают Они о времени или пространстве, но собираются все в одном месте и в одно время, а те, кто среди Них, могут принимать разные обличья, и разные размеры, и разные лица, а Врата для Них есть везде, но первым был тот, кого вызвал я, и было то в Иреме, Граде Колонн, что лежит в пустыне, где Человек возвел Камни и трижды произнес запретные Слова, и возникнут там Врата, и будут ждать Тех, Кто пройдет через Них – и дхолы, и ужасные ми-го, и народ чо-чо, и глубоководные, и народ гугов, и призраки ночи, и шогготы, и воормисы, и шантаки, что стерегут Кадат в Холодной Пустыне и на плато Ленг. Все они – дети Старших Богов, но Великая Раса из Йита и Древние вступили в спор друг с другом, а потом поссорились со Старшими Богами, и Боги ушли, оставив Землю Древним, а Великая Раса из Йита перенеслась во времени и поставила на Землю будущего, и не знают об этом те, кто сейчас живет на Земле, а Они ждут, когда придет Их время, и станут шептать Ветры и Голоса, и придет Оседлавший Ветер, чтобы властвовать над Землей и меж Звезд».
В этом месте рукопись прерывалась, словно кто-то аккуратно стер написанное; как ему это удалось, я не понял, поскольку на бумаге не осталось никаких следов. Отрывок заканчивался короткой припиской.
«И вернутся Они, и освободится Великий Ктулху, и выйдет из моря, и придет Тот-Кого-Нельзя-Называть из своего города, что зовется Каркоза и лежит на берегу озера Хали, и придет Шуб-Ниггурат, и умножится в своем безобразном обличье, и Ньярлатхотеп скажет Слово Великим Древним и Их приспешникам, и Ктулху возложит Руку на все, что мешает Ему, и уничтожит его, и слепой безумец Азатот восстанет из средины мира, где прячутся Хаос и Разрушение, и где он богохульствовал, и где находится Сущность Мироздания, что зовется Бесконечностью, и Йог-Сотот, тот, кто есть Одно-во-Всем и Все-в-Одном, соединит сферы, и Итакуа придет вновь, и из черных пещер Земли явится Цатоггуа, и все вместе захватят Они Землю и все живое, что есть на ней, и начнут сражение со Старшими Богами, и тогда Повелитель Великой Бездны узнает об Их возвращении и призовет Своих Братьев, дабы рассеять Зло».
День уже клонился к вечеру; из кухни доносилось звяканье посуды, и я, хотя и чувствовал, что нахожусь на пороге разгадки великой тайны, решил на время прервать чтение. Я отложил книгу; на душе было тревожно, в голову лезли мысли о каком-то жутком, первобытном зле, лежавшем за пределами моего понимания. Я не сомневался, что собирать выписки из книг начал тот самый Ричард Биллингтон, который был «сожран Тварью, спустившейся с Небес»; затем эстафета перешла к Элайдже; чем все это закончилось, неизвестно, если только Биллингтоны не получили доступ к знаниям, закрытым для простых смертных. Мысль о том, что Биллингтоны сумели не только расшифровать тайны древней магии, но и воспользоваться ими, приводила меня в ужас, особенно если учесть события, случившиеся неподалеку от усадьбы.
Когда я встал, чтобы идти на кухню, я ненароком взглянул на мозаичное окно; то, что я увидел, повергло меня в шок: последние лучи багрового солнца падали на окно под таким углом, что проступающий на нем портрет был виден особенно четко – жуткое, неимоверно искаженное лицо какого-то огромного, нелепого существа; глаза – если их можно было назвать глазами – глубоко запрятаны в глазницы; ничего похожего на нос, только ноздри; круглая лысая голова, и вместо подбородка – клубок извивающихся щупалец. Словно загипнотизированный, похолодев от ужаса, я смотрел на это видение, чувствуя, как сердце сжимается от предчувствия чего-то ужасного, что вновь начало давить на меня со всех сторон, проникая в комнату через окна и стены, словно собираясь уничтожить все, до чего могло дотянуться. Одновременно с этим я почувствовал такой отвратительный, тошнотворный запах, какого не ощущал никогда прежде.
Дрожа всем телом, я все же преодолел желание закрыть глаза и броситься вон из комнаты и продолжал смотреть на окно, уверенный, что стал жертвой галлюцинации, возникшей у меня после прочтения старинных рукописей. Тем временем жуткий призрак начал бледнеть и вскоре исчез совсем, окно приняло свой обычный вид, мерзкий запах улетучился. Однако то, что случилось потом, было еще ужаснее; боюсь, что причиной этого стал я сам.
Решив еще раз убедиться, что стал жертвой иллюзии, в свое время напугавшей и моего кузена Эмброуза, я забрался на шкаф, стоявший у окна, и выглянул в окно, там, где было обычное стекло, стараясь разглядеть каменную башню, которая должна была, как обычно, вырисовываться в лучах заходящего солнца на фоне темного леса. Но, к моему невыразимому ужасу, я увидел совершенно незнакомый мне пейзаж – ничего подобного я не видел за всю свою жизнь. Едва в первый миг не свалившись со шкафа, я продолжал смотреть, приникнув к стеклу; я видел незнакомую землю, небо, в котором сверкали странные, неизвестные мне созвездия; я смутно распознал только Гиады, но столь яркие, словно они приблизились к Земле, преодолев тысячи и тысячи световых лет. Пейзаж не был застывшим, перед моими глазами происходило движение – ко мне то и дело подскакивали, делая угрожающие движения, какие-то похожие на осьминогов чудища, подлетали жуткие твари с черными кожистыми крыльями и когтистыми лапами.
Голова у меня шла кругом; отвернувшись от окна, я слез со шкафа; но, едва оказавшись в привычной обстановке кабинета, я вновь захотел взглянуть на странный пейзаж, полез к окну и увидел то, что ожидал увидеть раньше, – каменную башню, деревья и заходящее солнце. Надо ли говорить, в каком подавленном состоянии спускался я на пол. Нужно было скорее записать свои впечатления, но как объяснить, что я видел? Эмброузу я решил ничего не рассказывать; он мне сразу поверит и может разволноваться, а это опасно для его здоровья. Если же я действительно видел незнакомый пейзаж, то какое это место, какой уголок Вселенной?
Я еще немного постоял возле окна, слабо надеясь вновь увидеть жуткую метаморфозу, однако ничего не произошло. Из задумчивости меня вывел голос кузена, который звал меня ужинать; крикнув в ответ, что иду, я вышел из кабинета, напоследок бросив осторожный взгляд на темнеющее окно, и направился на кухню, где меня ждал Эмброуз.
– Нашел что-нибудь в книгах? – спросил он.
Что-то в его голосе заставило меня насторожиться. Взглянув ему в лицо, я увидел, что кузен настроен если не враждебно, то, во всяком случае, не дружески, поэтому я решил пока не посвящать его в свои открытия. Я просто ответил, что прочитал какие-то рукописи, в которых решительно ничего не понял.
По-видимому, он остался доволен моим ответом, хотя было хорошо видно, что его что-то тревожит. За ужином мы оба молчали.
В тот вечер мы рано разошлись по своим комнатам.
Я был решительно настроен на разговор о переезде Эмброуза в Бостон, хотя бы на эту зиму. Увидев за окном падающие хлопья снега, я понял, что этот разговор нельзя откладывать надолго; впрочем, сначала мне нужно было убедиться, что кузен вменяем и не станет проявлять агрессивность.
