Доктор мягко ощупывала правую грудь Имоджин вокруг соска.
— У меня болит с левой стороны, — излишне нетерпеливо сказала Имоджин.
— Я знаю, Имоджин, — улыбнулась Клаудия, привычная к тревожным пациенткам. — Вначале нужно осмотреть здоровую грудь, а уж потом приступать к той, которая беспокоит.
Имоджин кивнула, решив помалкивать и не мешать врачу делать свое дело.
Когда Клаудия перешла к левой груди, предупредив, что может быть больно, она заговорила на свою любимую тему: о том, что Нью-Йорк не подходит для жизни.
— Почему мы все живем в Большом яблоке, Имоджин? Почему? Я не устаю спрашивать себя об этом каждый Божий день. Люди не должны так жить, и я не только о том, что тут холодно. Мы все время работаем. Нам вечно не хватает денег. Мы не делаем ничего такого, благодаря чему Нью-Йорк якобы является таким прекрасным местом для жизни, — рассуждая о «прекрасном месте», она нарисовала в воздухе кавычки. — Я все уговариваю мужа перебраться в Санта-Фе. У меня там тетя жила. Там сухо и тепло.
Имоджин одобрительно кивала, даже когда почувствовала боль оттого, что доктор пальпирует мягкую ткань вокруг соска. Боль пронзала ее от каждого нажатия, и потому Имоджин была потрясена, когда доктор Фонг улыбнулась и перестала рассуждать о Санта-Фе, переведя его до поры до времени в область смутных мечтаний.
— Я ничего не нахожу, Имоджин, но хочу направить вас на маммографию, просто чтобы убедиться. Давайте сразу пройдем в рентгенкабинет. Надеюсь, мне удастся рассеять ваши страхи.
Это невозможно! Имоджин знала, что рак вернулся. Она чувствовала его, чувствовала, как он растет внутри и перехватывает контроль над ее жизнью. Маммограмма докажет, что доктор Фонг ошибается.
Но она не ошибалась. Имоджин сидела в кабинете доктора, разглядывала на плоском экране свои груди изнутри и вынужденно признавала, что ткани обеих выглядят здоровыми. Доктор Фонг водила по изображению светящимся курсором.
— Смотрите, вот это импланты. Они отличаются от натуральных тканей меньшей плотностью. Но у вас остались и собственные ткани вокруг сосков и под имплантами, — она показала на неровно окрашенные участки. — Тут ткани плотнее, но они тоже выглядят совершенно здоровыми. Имоджин, я думаю, вас мучает фантомная боль.
Имоджин почувствовала себя истеричкой.
— Вы думаете, я все сочиняю?
Доктор Фонг покачала головой.
— Нет, я ничего подобного не думаю. На самом деле фантомные боли совершенно реальны, это просто название такое паршивое. Порой они возникают у пациента в голове, но в основном появляются потому, что нервные окончания замыкает, как во время операции, и они шлют мозгу неверные сигналы. Боль — штука полезная. Она сигнализирует, что с нашим телом что-то не так. Считайте боль своего рода спортивным судьей с маленькими красными флажками. В вашем случае она возникла по ошибке. С вами все в порядке, Имоджин, ручаюсь.
— А что мне делать?
— Попытайтесь не тревожиться на эту тему. Пропишу вам кое-какие обезболивающие. И продолжайте упражнения для груди и рук, — доктор Фонг закончила делать пометки в планшете и стала выписывать рецепт. — Чем сильнее будут эти мышцы, тем скорее вы полностью восстановитесь. Могу к этому только добавить, что я очень довольна тем, как у вас идут дела.
Имоджин ощутила разом облегчение и досаду. Ей не слишком-то хотелось рассказывать дома о фантомных болях. Она боялась показаться психованной дурочкой:
— Что мне сказать Алексу?
Доктор Фонг отлично поняла, что диагноз Имоджин не понравился.
— Скажите ему правду. Что нервы привыкают к новым тканям и выдают учебную боль. А слово «фантомная» произносить вовсе не обязательно.
Иногда подделка кажется такой реальной!
Имоджин откинулась на спинку кресла и набрала сообщение Алексу:
«Здоровье в порядке. Пока я никуда не денусь».
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Может, вся эта история с Люсией ван Арпельс — плод воспаленного воображения Имоджин? Зайдя за лекарством в аптеку и потом, по дороге в офис, она снова и снова вспоминала, как рука Евы медленно движется над столом. Как расширяются глаза Люсии, которая пытается понять, что происходит. Это невозможно, это слишком похоже на сцену из какого-то фильма. Однако эсэмэска от Люсии занимала свое место во «Входящих» в телефоне Имоджин.
Когда она зашла на кухню сделать себе эспрессо, там за столом сидела Ева и рассказывала сотрудникам о встрече.
— И тут я такая говорю ей: «Я лучше вас знаю, что хорошо для вашего бренда». Видели бы вы ее лицо!
— Да уж, видели бы, — Имоджин хотела бы перестать удивляться самообладанию Евы, но это удивление настигало ее минимум дважды в день. — Ева, давай поговорим об этом у меня в кабинете.
Ева выскочила из-за стола и изобразила несколько танцевальных па, прикусив нижнюю губу и покачивая окороками. У Имоджин не было выбора, и она показала Еве эсэмэску.
— Она не хочет с тобой работать, Ева. В мире Люсии ван Арпельс твой поступок превращает тебя в техностервь.
Слово «стервь» нисколько не обескуражило Еву. Раз уж на то пошло, оно ее взбодрило. Девчонка принялась наматывать на палец прядь волос.
— Я не виновата, если она не видит, что за нами будущее. Мы ей нужны.
— Нет, Ева, на данный момент она нужна нам больше, чем мы ей. Нам нужно, чтобы люди вроде Люсии хотели продавать через нас свои модели. Платья Люсии из тех вещей, которые наши читательницы действительно захотят купить.
Ева пожала плечами.
— Ну так позвони ей. Назначим новую встречу.
— Она не хочет больше с тобой встречаться, Ева. Именно это я и пытаюсь до тебя донести.
— Ясно. Что будем делать?
Имоджин вздохнула.
— Деньги решают все, Ева. Предложим ей оптовую закупку ее товара на два миллиона, чтобы подтвердить серьезность наших намерений.
Ева нахмурилась.
— Два миллиона — это безумие. Это около тридцати процентов нашего капиталооборота.
— Это единственный способ наладить отношения с Люсией. И вот что я еще тебе скажу, Ева. Сама Люсия не сплетница, но среди ее персонала полно болтунов, и если ты не хочешь, чтобы нас стали бойкотировать, нужно найти возможность исправить ситуацию.
Ева подняла взгляд и с выражением крайнего недоумения уставилась на Имоджин. А та совсем расклеивалась, когда ей приходилось делать по работе нечто подобное. Когда она расписала Массимо, чем вынуждена заниматься, тот сказал, что это вроде как раздеваться за деньги. Как будто тебе платят за то, что ты распахиваешь свое кимоно. Теперь Имоджин приходится делиться своими связями с Евой. Нет, ей приходится делиться своими связями с «Глянцем», вот как нужно к этому относиться. Она делает то, что полезно для компании. Да, но цена? Сколько она еще сможет защищать репутацию «Глянца» от Евиных выходок?
