Сбоку от Эстер шагала Мадлен — миниатюрная хрупкая девушка лет двадцати с небольшим. Ее привезли в Уиллард больше года назад, после того как она потеряла двух детей и ушла от мужа-тирана, который ее избивал. Клара познакомилась с ней на кухне, где Мадлен мыла посуду.
— Солнце светит так ярко… Совсем как в тот день, когда я поступила в Уиллард, — проговорила Мадлен, запрокидывая голову. — Здания и озеро показались мне такими красивыми… Я еще, помню, обрадовалась, что хоть кому-то есть до меня дело.
— Никому мы не нужны, — перебила ее Эстер. — Когда я отсюда выберусь, сразу начну искать богатого любовника. Пусть он обо мне позаботится.
— Точно, надо было и мне так сделать, — широко улыбнулась Мадлен. — Он бы заплатил за квартиру этой глупой старухе.
— Она бы все равно на тебя копов натравила, — предположила Эстер. — Пожаловалась бы, что ты проститутка или что-нибудь в этом духе.
— Ты говорила, что лежала в постели, когда пришли полицейские? — уточнила Клара. — Конечно, раз ты болела, ты не могла работать и платить за квартиру.
— Нет, я не болела, — сказала Мадлен. — Я ходила к этому негодяю, моему мужу. Сдуру решила попросить у него денег на еду. Он избил меня так, что места живого не осталось. Я неделю провалялась в кровати, вставала только в туалет. Полицейские меня забрали, и доктор после осмотра сказал, что у меня физическое истощение и меня надо везти в больницу. Но старая ведьма заявила, будто я бранилась и разговаривала сама с собой, вот они и упекли меня в психушку.
Клара покачала головой. Она посмотрела на женщин, стоящих перед ней в шеренге, — сгорбленных, загребавших ногами. Они так же, как она сама, как Эстер и Мадлен, верили когда-то, что проживут долгую счастливую жизнь. Конечно, некоторые из них были действительно больны и не могли нормально жить и работать. Но многие из пациенток стали жертвами обстоятельств: женщины, оставшиеся без денег, потому что мужья бросили их или умерли; женщины, потерявшие детей и не способные справиться с невыносимым горем; женщины, от которых отреклись родители, не одобрявшие их поведения. Кто-то оказался в Уилларде из-за того, что всего раз позволил себе вспышку гнева. Кого-то привезли сюда жестокие дети, которым надоели одряхлевшие родители. Кто-то рано осиротел и вырос в приюте. Как знать, кто из них был вполне нормален при поступлении, но потерял разум спустя несколько месяцев из-за побоев или «лечения» в виде ледяных ванн и успокоительных. Пути назад у них не было.
Мадлен как-то рассказала ей историю Руби — иммигрантки из Италии, которая приехала с мужем в Америку двенадцать лет назад. Спустя два года муж Руби погиб в результате несчастного случая на стройке. Руби было негде жить и нечего есть. Она стала заниматься проституцией на улицах Нью-Йорка, потому что знала всего несколько слов по-английски. В конце концов ее арестовали и отправили в Уиллард. Это случилось десять лет назад. Сейчас она каждый день, опустив голову, томится в солярии и молча щиплет кожу на руках.
Сидеть взаперти — ужасно, но еще хуже — не иметь возможности общаться, не уметь объяснить, как сюда попала, чтобы убедить окружающих, что ты совершенно нормальна. Почему же врачи не нашли кого-нибудь, кто умеет говорить по-итальянски? А ее семья в Италии? Ведь они же ищут ее, переживают и не знают, что с ней случилось! Может, они бы вытащили несчастную из этого ада, если бы хоть кто-то удосужился написать всего одно письмо? Когда Клара думала о том, как несправедливо обошлась с ней жизнь, у нее в груди становилось холодно и пусто.
— Как ты себя сегодня чувствуешь? — спросила Эстер. — Скоро уж твоя доченька появится на свет.
Клара положила руку на живот, словно защищая его. Сердце переполняли смешанные чувства — любовь и страх. Она откровенно рассказала подругам о своей жизни: о Бруно, об отце, о своей вере в то, что у нее родится девочка.
— Прекрасно, — ответила она. — Чувствую небольшую слабость, но в остальном…
— Как ты думаешь, что будет после родов? — спросила Эстер, обращаясь к Мадлен. — По-твоему, они отпустят Клару?
Мадлен пожала плечами.
— Не знаю, — ответила она. — Никогда не слышала, чтобы здесь кто-то рожал. — Она повернулась к озеру, избегая смотреть на Клару.
Клара глубоко дышала, стараясь не думать о том, что Мадлен, похоже, лукавит. Она не могла ее за это винить. Если Мадлен что-то знает, но не говорит, то только потому, что не хочет ее пугать. Она понимала: если она начнет думать о том, что случится на следующий день после рождения ребенка, ей не хватит сил, чтобы переставлять ноги. Лучше верить, что ее жизнь изменится к лучшему. А что еще остается делать?
— Надеюсь, они меня отпустят, — сказала она. — Уиллард — неподходящее место для ребенка.
— Я тоже так думаю, — с улыбкой согласилась Эстер. — Конечно, они тебя отпустят.
Женщины направлялись по главной дороге к густой сосновой роще на берегу длинной и широкой реки Мирс, которая впадала в озеро Сенека. Несколько недель шел проливной дождь и дул сильный ветер, и некогда тихая река, плавно несущая свои воды среди поросших травой берегов, превратилась в неукротимый бурный поток. Ветки и листья вертелись и неслись в быстрой серой воде. Когда женщины шли по деревянному мосту, шум реки заглушал их голоса. Кларе вдруг захотелось прыгнуть через перила, чтобы сильное течение унесло ее в озеро. Она бы доплыла до другого берега или, может, ее подобрал бы рыбак на лодке. Но река была слишком глубока и неспокойна; сильное течение ломало о камни и скалы даже толстые ветки. Кроме того, она и плавать-то толком не умела, если не считать барахтанья в воде на пляже в Кони-Айленд. Даже если бы она не была беременна, она бы сильно рисковала утонуть. Какая ей радость от того, что она обретет свободу, если свобода эта означает смерть?
Женщины перешли через мост и повернули направо, на тропинку, которая вела к озеру. Справа, между дорогой и сосновой рощей, находилось широкое поле, уставленное длинными рядами железных табличек в два фута высотой и фут шириной. Позади них мужчина в резиновых сапогах и комбинезоне копал яму. Увидев женщин, он прервал работу, воткнул лопату в гору свежей земли и помахал им шляпой.
— А вот и наш могильщик — Лоуренс, — сказала Мадлен. — Он в Уилларде уже тридцать лет, так что никто за ним особо не следит. Я слышала, летом он обычно спит в том сарае, рядом с сосновой рощей.
Она показала на крохотный одноэтажный домик, примостившийся рядом с лесом. Его крыша была усыпана шишками и иголками. Сложно сказать, как долго он пустовал, но Кларе этот домишко показался ужасно ветхим. Казалось, что он вот-вот осядет пыльной кучей и высохшее дерево вместе с затхлым чердачным воздухом превратятся в густое облако опилок и щепок. Что же там внутри?
— Лоуренс попросил разрешения жить там, а не в мужской палате, — продолжила Мадлен. — Он сказал, что врачам не о чем волноваться. Он никуда отсюда не уйдет, потому что ему некуда идти.
— Он ни разу не пытался сбежать? — удивленно раскрыв глаза, спросила Эстер.
— Он говорит, что ему здесь нравится.
