Иззи последовала за надзирательницей по бетонному коридору. Решетки вокруг лампочек были похожи на миниатюрные клетки. Женщина открыла другую металлическую дверь, и они оказались в маленьком помещении. Охранница велела Иззи сесть и ждать, пока за ней придут. Она послушно села, подсунув под себя руки, и старалась глубоко дышать, чтобы успокоиться. Женщина ушла через другую дверь.
За стеклянной перегородкой сидела медсестра. Открытая дверь за ее спиной вела в какую-то комнату. «А может, все не так уж плохо?» — с надеждой подумала Иззи, смахивая слезы. Она чуть не закричала, вспомнив, как мама лежала на кровати в психиатрической лечебнице. Как же она выглядит сейчас, после десяти лет в тюрьме? Ее затошнило при мысли о том, что она вот-вот увидит ее неподвижное тело, ведь она лежит в коме. Страшные воспоминания о том, как они виделись с ней последний раз, несколько лет преследовали ее во сне. Какую душераздирающую картину увидит она сегодня?
В книге Стивена Кинга «Мертвая зона» рассказывается о человеке, который пять лет после автокатастрофы провел в коме. Очнувшись, главный герой хватал за руку того, кто оказывался рядом, и не отпускал, пока не делал предсказание о его будущем. Прочитав этот роман, Иззи несколько недель мучилась от бессонницы. Ей казалось, что впасть в кому — худшее, что может случиться с человеком. А сейчас в коме лежит ее мать. Иззи раскаивалась в том, что ни разу не приехала к ней за все эти годы. Сердце рвалось на части оттого, что вскоре она останется сиротой, а еще ей было страшно увидеть мать, опутанную проводами аппаратов жизнеобеспечения. Ей хотелось кричать от ужаса, но она должна попросить у нее прощения и проводить в последний путь. Она должна сказать матери, что всегда ее любила. Она обязана это сделать.
Одна из дверей приоткрылась. Иззи от неожиданности подскочила. Надзирательница окликнула ее по имени и распахнула дверь. Иззи пошла за ней и остановилась в холле, до боли сжав кулаки. Темноволосая медсестра в униформе, скрипя подошвами по кафельному полу, повела ее по длинному зеленому коридору. Остановившись у двустворчатой двери, она, к удивлению Иззи, вдруг улыбнулась:
— Ты как, нормально? — спросила она.
Иззи судорожно кивнула.
— Имей в виду, — продолжила медсестра, — мы редко пускаем членов семьи в санчасть. Больных в тяжелом состоянии, как твоя мать, мы отправляем в обычную больницу. Но, если честно, мы сомневаемся, что она выдержит такое путешествие. Твоя опекунша умоляла никуда ее не увозить, пока ты не придешь с ней попрощаться. У тебя есть несколько минут.
Иззи наклонила голову и хотела ее поблагодарить, но во рту вдруг пересохло.
— Не волнуйся, — успокоила ее медсестра, положив руку на плечо. — Твоя мать все равно что спит.
Она открыла дверь и провела Иззи внутрь.
В просторном помещении с белыми стенами стояла дюжина кроватей. На каждой из них лежала женщина. Кто-то из больных дремал, кто-то болтал с соседкой, кто-то читал. За столиком у двери сидела надзирательница. Когда они вошли, все с удивлением и растерянностью посмотрели на них. Медсестра подвела Иззи к первой пациентке, задернула шторку, отгораживающую их от других пациентов, принесла металлический стул и взялась за поручень кровати.
— Джойс, к тебе дочь пришла, — сказала она лежащей на кровати женщине.
У Иззи сжалось сердце, но она постаралась взять себя в руки. Она с трудом дышала, потому что легкие обжигало огнем, казалось, что она вот-вот не выдержит и упадет бездыханной на пол. Иззи приблизилась к кровати, прижимая пальцы к дрожащим губам, и посмотрела на лежащую женщину.
Когда она увидела знакомые черты: высокие скулы, прямой нос, шрам над правой бровью (он остался после того, как она упала на обледеневшей дорожке), у девушки перехватило дыхание. Вокруг глаз у мамы появились морщинки, а в темных волосах — седина, но в остальном, если не считать трубки во рту, она ни капли не изменилась. В детстве мама казалась ей невероятной красавицей. С годами она стала понимать, что каждая девочка считает свою маму самой красивой, а образ, который она хранила в памяти, возможно, идеализировался со временем. Но нет, это правда. Ее мать была очень красива. Она уронила сумку на стул и подошла ближе.
— Может, она все-таки очнется? — спросила она медсестру. — Неужели нет ни одного шанса?
Та покачала головой.
— Нет, солнышко. Когда мы ее нашли, уже было ничего не исправить.
Она обошла кровать и положила ей руку на плечо.
— Мне жаль, милая. Что я могу для тебя сделать? Принести воды или, может, содовой?
— Нет, — с трудом проговорила Иззи. — Спасибо. Я бы хотела несколько минут побыть с…
— Ты правда хорошо себя чувствуешь? Ты так побледнела…
Иззи кивнула. Медсестра потрепала ее по плечу.
— Ну хорошо, — сказала она. — Тогда я оставлю вас ненадолго. Она дернула подбородком, показывая на надзирательницу за столиком: — Только не делай глупостей, ладно?
Иззи попыталась улыбнуться. Медсестра наконец ушла. Не зная, с чего начать, Иззи схватилась за спинку кровати, чтобы не упасть. К металлическому подножию была прикручена тяжелая цепь, которая лежала под одеялом рядом с ногой матери. «Господи, какой абсурд: приковывать к кровати человека в коме!» Никуда она не уйдет, если только не случится чудо. Мать казалась неподвижной, как камень. Бледные руки, ладонями вниз, покоились по бокам, тонкие длинные пальцы цвета слоновой кости выделялись на фоне синего одеяла. Бабушка всегда говорила, что у нее руки, как у пианистки. Иззи хотела дотронуться до нее, но не решалась. Во-первых, она не знала, разрешено ли это в тюрьме, а во-вторых, ей было страшно. Стыдно в этом признаваться, но это так: она не хотела трогать человека в коме, даже если это была ее мать. У нее подгибались ноги, совсем как тогда, когда они разбирали вещи умерших пациентов в Уилларде.
Иззи вытерла щеки и набрала в грудь воздуха.
— Прости меня, — наконец решилась она. — Как мне жаль, что я не читала твои письма. Я сделала это слишком поздно.
Она с трудом подавила рыдания. Ей хотелось завыть в голос или с размаху что-нибудь ударить. Она была в бешенстве оттого, что все так глупо, по-дурацки вышло. Ну почему, почему? В голове промелькнула мысль о том, что другие пациентки, возможно, все слышат. Ну и плевать.
— Мамочка, пожалуйста, прости меня за то, что я к тебе не приходила. Я была такой глупой и упрямой. Просто мне было страшно. Я думала, ты больна. Я забыла все, что делал папа. Теперь я знаю правду. Ты пожертвовала собой ради меня.
Она опустила голову, провела рукавом по лицу, чтобы вытереть нос.
— Я хочу, чтобы ты знала: я всегда, всегда тебя любила.
«Все, хватит!» Иззи рухнула на стул, содрогаясь всем телом. Ну что ей стоило чуть раньше прочитать письма, которые отправляла ей мать? Почему она не приезжала ее навестить? Если бы она это сделала, она бы сразу поняла, что мама не сумасшедшая. Все эти годы ей так не хватало человека, который любил бы ее, с которым можно было бы откровенно поговорить, пусть хоть через решетку! А ведь мама всегда была рядом. Лишь однажды Иззи спросила у бабушки о том, что произошло в тот злосчастный день. Та сразу расплакалась. Иззи тогда было всего семь лет, но она понимала, что, кроме бабушки, у нее никого не осталось, и, чтобы ее не расстраивать, больше никогда не заговаривала об этом. Через три года бабушка умерла.
