Как будто мне нравятся эти гребаные синие шары.
Я хотел ее, жаждал каждый проклятый дюйм ее тела. Но секс с Эмери лишь сделает все хуже, когда – не если, но, мать его, когда – она узнает правду, которую я скрывал от нее. Хуже, если я, зная о ее уязвимости, все равно займусь с ней сексом, я буду ничем не лучше ее дерьмовых родителей.
Так что я пресекал ее поползновения.
Каждый. Чертов. Раз.
Она ждала моего ответа. Когда он не последовал, она забрала из шкафа полотенца, сложила их в свой рюкзак и ушла.
Последовав за ней, я дошел до лифта и вошел в него вместе с ней.
Мы оба молчали.
На мне был костюм, который я надел специально для телеконференции с землевладельцами в Сингапуре. Тогда как Эмери надела узкие джинсы и футболку «алекситимия», которую я нагуглил, как только увидел.
Существительное.
Невозможность определить или выразить свои чувства.
Громче всего она говорила, когда молчала.
Эмери нажала кнопку вестибюля.
– Ты не скучаешь по папе в дни рождения?
Я читал между строк, включая и опущенный взгляд. Меж бровями залегла мучительная складка. Я мог бы солгать и облегчить ее боль, но я не стал этого делать.
Она была стеклом, вдребезги разбитым, а я разбрасывал осколки, вместо того чтобы склеивать их.
– Тебе тяжело в дни рождения, когда твоего отца нет с тобой? – давила она.
Я должен был бы ответить ей, но не стал. Конечно, я хотел, чтобы папа был со мной в дни рождения. Я хотел, чтобы он был со мной каждый чертов день. Пусть даже он кричал бы на меня за неразумные решения или за то, что я превратился в одного из тех корпоративных придурков, над которыми мы когда-то издевались.
Мой ответ не имел значения. Конечно, она хотела знать, но что она на самом деле спрашивала – нормально ли то, что сегодня она скучает по своему отцу?
– Ты можешь повидаться с Гидеоном. – Я заблокировал двери, когда они открылись. – Ты знаешь, где он.
Гидеон обманывал себя, поверив, что она сдастся и навестит его.
Она не стала бы делать это.
Требуется сила, чтобы хотеть чего-то и отказывать себе в этом. А Эмери Уинтроп обладала такой силой, что могла сломать себя и вновь собрать воедино. Снова и снова. Алмаз, закаленный под давлением.
Должно было случиться что-то чрезвычайное, чтобы привести ее к его порогу. Я обладал этой силой – этой ложью.
Сизиф, напомнил я себе.
Лжец и обманщик.
Я сделал полный чертов круг, и мне уже хотелось сойти с этой гребаной карусели. От нее несло яростью и дурными решениями.
– Я не могу. – Ее ладони опустились мне на грудь и толкнули.
Я не сопротивлялся, слушая эхо ее шагов.
Отель напоминал сцену из «Ходячих мертвецов». За несколько мгновений до нашествия зомби, когда везде еще пусто. Редкость, учитывая бешеные темпы строительства.
Группа дизайнеров ушла на выходные. Дождь лил потоком, так что не осталось никого из строительной бригады.
И конечно же, мать его, конечно же Эмери распахнула дверь к пляжу, не обращая внимания на бурю, и вышла прямо в шторм. Ветер развевал ее волосы. Ее футболка мгновенно промокла насквозь.
Она посмотрела на небо, не обращая внимания на воду, бьющую мне в лицо. В этот момент я не видел ни малейшей разницы между ней и бурей.
Я пытался и не мог прочитать, о чем она думала. Она пробормотала несколько слов – моя личная сирена. Где-то минуту спустя два облака разделились, открыв беззвездное небо. Почти достаточно, чтобы заставить меня поверить в ее магию. Не в ее магические слова, но ее магию.
– Я знала, ты явишься в мой день рождения, – прошептала она, разговаривая с небом так, как будто оно было ее старинным другом. – Неплохая гроза, но могла быть лучше.
Как характеризовало меня то, что, наблюдая за ее беседой с небом, я чувствовал, как встает мой член?
Как характеризовало меня то, что, несмотря на мороз, он оставался таким же твердым, как предсказанный по прогнозу град?
Эмери стянула джинсы и нырнула в бассейн. Когда вынырнула, она поплыла к краю. Два твердых соска приветствовали меня из-под футболки. Моя челюсть дернулась.
О, границы. О, границы. О, гребаные границы.
Если она ожидала, что я сдамся, – она ошибалась. Но я мог представить себе это, и я это делал. В постели, в душе, в кабинете. Гребаный тинейджер, передергивающий от невозможности переспать с девушкой. Вот только она была рядом, достаточно близко, чтобы прикоснуться к ней, но я предпочел ей ложь. Ради нее.
Твою мать, Гидеон. Поставить меня в такое положение – это месть первой степени. Теперь я знаю, откуда у твоей дочери зацикленность на безмолвной мести.
Эмери выгнула бровь.
– Ты присоединишься или как?
Ослабив галстук, я бросил его вместе с пиджаком на пол. Снял рубашку, расстегнув каждую пуговицу. Ее губы приоткрылись при виде моих шрамов. Мне пришло в голову, что она не видела меня полностью обнаженным почти пять лет, поэтому я снял и боксеры.
Сцепил зубы, адамово яблоко дергалось вместе с движением. Она не торопясь оглядывала всю мою длину. Мой член салютовал ей каждую секунду.
Дождь застилал взгляд. Я нырнул в подогретую воду и появился перед Эмери. Ее лодыжка поднялась по моей ноге. Прочертив что-то неразборчивое, она остановилась на моем прессе. Она оттолкнулась от него, чтобы опрокинуться на спину и поплыть.
Бассейн простирался в океан, край не был заметен. Если бы я всмотрелся достаточно пристально, я бы заметил, где кончается бассейн и начинается бесконечная водная гладь. Во время дождя я видел лишь Эмери, раскинувшую руки, описывающую ленивые круги на фоне грохочущих океанских волн.
Так, мать его, дико, что я понять не мог, как Вирджинии пришла в голову мысль приручить ее.
Она вздрогнула, когда я поплыл рядом. Кончики моих пальцев задевали край ее футболки. Ее рука обвилась вокруг моей шеи, она прильнула ко мне.
– Тигр?
– Да?
– Чего ты хочешь на свой день рождения?
– Тебя.
Без промедления.
Только чистое желание.
Я определенно катился в ад, потому что, глядя на нее под дождем, с решимостью на ее лице, я не мог сказать нет.
Она скользнула губами по моей шее, не целуя меня. Пробуя. Вдыхая. Поглощая. Я задрал ее футболку, припав к соскам.
Мои пальцы захватили ее волосы.
Я поднялся губами к изгибу ее уха и лизнул кожу.
– О чем ты просишь меня?
Что пожирает тебя, Эмери Уинтроп?
