Похоже, сегодня вечером все иначе, изумруд трепещет, убирая все другие цвета со своего пути. Передо мной море плавающих свечей, что ведет к нашему импровизированному алтарю из алых лепестков роз, разбросанных по снегу.
Я жду ее среди роз. Это занимает больше времени, чем я ожидал, или, может, мне просто не терпится уже, черт подери, жениться на ней.
Делайла стоит рядом со мной, смеясь над моей мамой, которая уже плачет.
Рид первый выходит из юрты. Делайла проглатывает фырканье. Он идет по проходу с черным букетом роз, зажатым меж ладонями, пока не оказывается напротив нее.
– Дерьмо, а тут холодно. Кто-нибудь еще чувствует, как сжимаются яйца? – бормочет Рид, хотя – кроме меня – единственный мужчина в зоне слышимости – это Братан Тигр, или Брадаски. Он вегетарианец, одетый в рубашку с галстуком духовный наставник Эмери, который должен обвенчать нас.
Мы игнорируем Рида.
Из белых динамиков, скрытых в снегу, звучал Lover Дермота Кеннеди. Ветер взметнул в воздух тысячи лепестков роз. Они закружились вокруг Эмери, когда она шла мимо рядов парящих свечей, вцепившись в руку Гидеона.
Северное сияние окрашивало ее кожу в разные цвета, освещая ее кружевное платье, такое же черное, как беззвездная ночь. Корона из черных кристаллов, серых лунных камней и темно-серых бриллиантов сидела на ее непокорных волосах. На лицо опущена густая черная вуаль.
Она выглядела, как ожившая богиня.
Дурга, идущая по земле.
Тигрица, обходящая свою территорию.
Когда Гидеон вкладывает ее руку в мою, я прижимаюсь поцелуем к костяшкам ее пальцев и откидываю вуаль, оглядывая ее лицо.
– Ты переоделась, – обвиняю ее я.
– Я знала, что ты прокрадешься и увидишь мое платье. – Она вскидывает бровь, бросая мне вызов.
Я не могу спорить. Она права. Я продержался час, прежде чем нырнул в юрту, чтобы… погрузить свой член в нее.
Братан Тигр начинает церемонию.
Я произношу свои обеты, пока в небе редкое золото догоняет изумруд. Когда приходит ее очередь произносить клятвы, она встает на цыпочки и шепчет мне на ухо.
Одно слово.
Наш секрет.
Яабурней.
Я не имею ни малейшего понятия, что это за чертовщина.
Она не объясняет, просто улыбается загадочной улыбкой, за которую я люблю ее только сильней. Через секунду она врезается в меня, толкая меня в Братана Тигра, когда прижимается своими губами к моим. Я протягиваю руку, слепо отталкивая Братана Тигра. Обхватив руками ее талию, и проникаю языком меж ее губами.
Эмери проводит зубами по моей нижней губе. Я хочу уложить ее на этот снег, раздеть догола и пройтись языком от кончиков пальцев до ее губ.
Она отстраняется прежде, чем мы успеваем растерзать друг друга на глазах у всех. Наши губы прижимаются друг к другу.
– Чем хотите заняться, миссис Прескотт? – спрашиваю я.
Тихо, чтобы услышала только она.
– Жечь, – шепчет она в мои губы и вновь целует.
Она танцует под звездами с нашей семьей, запрокидывает голову, в движениях ее тела нет никакого ритма. Когда она умоляет меня присоединиться к ней и обещает, что это будет стоить того, я танцую.
С ней в моих руках и нашей семьей вокруг, я кое-что заметил.
В небе надо мной разливался сиреневый.
Розовые и фиолетовые полосы поглотили другие огни.
Проигравший выиграл.
Девять лет спустя
Эмери
– Мать твою, клянусь, я не в силах выносить эту хрень. – Нэш трет лицо ладонью. Откидывает голову на подушку, пялясь на наш потолок так, будто существование телевизора оскорбляет его.
Мой взгляд мечется между двойняшками, восьмилетними демонами, зажатыми между нами.
– Следи за языком! – Я хмурюсь почти искренно.
– Мы слышим «хрень» постоянно, мам. – Холли смотрит на меня широко раскрытыми глазами того же цвета, что и у Нэша.
– На прошлой неделе миссис Кимберли рассказывала нам про Дельфийского оракула. Как он сказал Апполону, что хрень на вес золота.
– Она сказала «хрен». – Лоусон щиплет Холли за руки. У него мои глаза. Один голубой. Один серый. – Из-за своих брекетов миссис Кимберли только и может, что говорить хрень.
Поверить не могу, что Лоусон и Холли делили мою утробу, не убив друг друга. Единственное их сходство лишь в смоляных волосах. Даже пол разный. Лоусон бледен и безжалостен, тогда как Холли – смуглая и милая.
Пальцы Нэша подвигаются к пульту.
Я погружаю руку в белый попкорн с чеддером и бросаю пригоршню ему в лицо.
– Не смей этого делать.
Дети между нами визжат, когда попкорн падает на них. Я толкаю бедром Лоусона и спрашиваю:
– Что думаешь о фильме?
Сын бросает взгляд на экран и пожимает плечами.
– Золушка красотка.
– Лоусон, она на одиннадцать лет старше тебя.
– И? Папа на десять лет старше тебя.
Я затыкаюсь, потому что в этом есть резон.
– Холли?
Она поджимает губы и щурится, глядя на экран, как будто это поможет ей составить мнение.
– Она очень неуклюжая, но я бы хотела быть на ее месте. Мне нравятся ее платье и туфли.
– Невероятно, – бормочет Нэш, но дети слышат его. Они кидают в него попкорн.
Входная дверь распахивается и закрывается со стуком.
Дети вскакивают на диване и кричат.
– Дядя Рид!
– Где ваши дети? – с прашивает Нэш, когда он входит в гостиную со своей женой.
Все еще странно видеть лицо Бэзил без постоянной хмурой гримасы, но вот она здесь. В довершение Бэзил помогает мне управлять моей компанией, некоммерческой линией одежды, которая использует переработанные материалы и превращает их в уникальные изделия. Вырученные средства идут на благотворительные столовые по всей Северной Каролине. Нэш говорит, что у меня слишком большое сердце, но я знаю, что ему это нравится.
Рид целует меня в висок.
– Ма украла их на пару часов.
Секунду спустя дети уводят Рида и его жену прочь. Нэш при первой же возможности выключает телевизор. Его пальцы поднимаются к виску и потирают его. Я закатываю глаза от его драматизма и хлопаю его по руке.
Он хватает меня за руку и притягивает к себе.
– Яабурней.
Это слово касается моего виска. Я повторяю его одними губами, улыбка приподнимает их уголки, это секретный обет, который мы разделяем.
