Гнев хлестнул меня в грудь. Негодование подступило к горлу. Я хотела в миллионный раз прокричать, что я уже взрослая, но меня не слушали. Он унижал меня снова и снова.
В постели Рида.
В лифте.
Перед моими коллегами.
Но я знала, что он ко мне неравнодушен, потому что отказывалась верить, что он воздействовал на меня так сильно без какой-либо взаимности. Так что ладно. Если он хотел сделать мою жизнь невыносимой, я не могла избежать этого. Мне нужна была эта работа, а ему была нужна его репутация.
А мне очень была нужна эта работа.
Очень, очень нужна.
Глава 21
Нэш
Дергалось.
Все во мне дергалось.
Челюсть.
Жилка на шее.
Жилка на виске.
Жилка на моем гребаном члене.
Рука Эмери метнулась в слепых поисках регулятора температуры. Она повернула его и шагнула назад. Вода каскадом стекала по ее лицу изгибам ресниц, по губам и ниже.
Я отказывался смотреть на ее тело, пусть даже она заполняла пространство своим присутствием. Все в ней было слишком.
Слишком разрушительно.
Слишком токсично.
Слишком безрассудно.
– Что за простушка, – солгал я, сгорая от того, как пронизывающе смотрели эти разноцветные глаза.
Горячий туман вскипел в комнате, окутывая одежду и все участки кожи, до которых только мог достать. Я прислонился спиной к раковине, перенеся свой вес на нее, снял пиджак, бросив его на запотевшую от пара плитку и не торопясь закатал рукава своей шелковой рубашки.
Шею сдавливало, но я держал ворот застегнутым, не желая дальше раздеваться перед обнаженной двадцатидвухлетней девушкой. Особенно когда четко разглядел красную бутылку с синей этикеткой и крадущимся волком на ней.
Она использовала мой старый гель для тела. Тот же бренд. Тот же запах. Вор, по ускользающим от меня причинам крадущий мою сущность.
Вот почему в лифте я узнал ее запах.
Она втирала меня по всему своему телу.
– Мне жаль вас, мисс Родес, – я сделал акцент на ее фамилию, наслаждаясь тем, как она реагирует на нее. Словно я ударил ее по спине. – Вы неспособны понять простые слова. Так скучны. Так беспросветны. Вы напоминаете мне вашу мать.
На самом деле они были полной противоположностью.
Вклад Вирджинии Уинтроп в общественное развитие включал в себя поощрение анорексии у молодежи Истриджа, надзор за стыдливыми домохозяйками, имеющими секс, который она бы хотела иметь, но не могла себе позволить, и ежедневное употребление шампанского в количествах достаточных, чтобы отрубить слона с избыточным весом.
Тем временем Эмери забавлялась тем, что бросала вызов своей матери, сражаясь с проектом «Вирджиния 2.0», как будто от этого зависел ее рассудок. Однако в конце концов она узнала о растрате Гидеона и ничего не сделала.
Тысячи людей потеряли работу и сбережения. Ангус Бедфорд умер. Папа умер. Может быть, Эмери была такой же, как Вирджиния.
– Возьми свои слова обратно! – Вся ее поза стала вызовом, когда она закричала, вскинув подбородок и подавшись вперед. Я не сомневался, что она набросилась бы на меня, если бы нас не разделяло стекло и четыре фута пространства.
– Так мило, что ты думаешь, будто имеешь контроль надо мной.
Я шагнул к душу, так что мы стояли нос к груди, единственное, что разделяло нас, – тонкий слой стекла и мое истончающееся здравомыслие. Я опустил пальцы в карман и вытащил ее портмоне. Мое портмоне.
Фото Рида бросилось в глаза первым. Вынув его из кармашка, я лизнул его в том месте, где было ее лицо, и впечатал фото в дверцу душа. От влажности она сразу прилипла к стеклу.
Она вздрогнула, когда дверь задрожала, глядя так, словно ее ударили под дых. Я дал ей три секунды, чтобы посмотреть на него, запомнить, насладиться им в последний раз, прежде чем разорвал фото надвое. Вопль вырвался у нее из горла, исчезло вызывающее выражение лица.
Хорошо.
Я здесь не для того, чтобы вести себя с ней по-дружески.
Я здесь даже не для того, чтобы признавать ее существование.
Насколько отчаянно она нуждалась во внимании, раз ей понадобилось вламываться в мой пентхаус и оголяться в моем душе?
Две половинки фото упали на пол, Рид на одной, Эмери – на другой. Насколько я понимал, я оказал ей услугу.
«Урок номер два, детка. Нет никаких тебя и Рида. Он не для тебя. Послушный. Предсказуемый. Прирученный. Чем скорее ты это поймешь, тем лучше».
– Ненавижу тебя, – слабое шипение. Тихое и странно женственное. Мне захотелось закупорить его и слушать, как оно шепчет грязные слова.
Она уже говорила эти слова раньше, в лифте, под покровом темноты. Тогда она говорила это со зла, но, может, сейчас она была серьезна.
– Сильные слова, – поддразнил я, закидывая ногу за ногу, – когда произносишь их, чувствуешь, будто у тебя есть стержень? Потому что я не вижу в тебе ничего прочного.
Пальцы зарылись в волосы, отбрасывая с лица густые черные пряди. Огонь вернулся в десятикратном размере, поглотив весь воздух в комнате. Я знал, что, глянув вниз, я увижу голую грудь, вздымающуюся от частого дыхания.
Я не смотрел вниз, но мой член хотел, чтобы я взглянул туда. Сквозь ткань моих брюк он указывал прямо на нее. Не замечая этого, она смотрела прямо на меня.
Она выглядела такой непокорной, что я невольно вспомнил о том, как она просила у матери машину, когда ей исполнилось шестнадцать. Я стоял на краю бассейна, чистил его, пока папа был на приеме у врача. Вирджиния лежала в шезлонге, загорая топлес и читая еженедельник «Юсэй! Викли».
– Я знаю, чего хочу на свой день рождения, – заявила Эмери, прежде чем прыгнуть в бассейн. Минуту спустя она вынырнула там, где было неглубоко, – машину. Одну из старых папиных, из гаража. Он и половиной из них не пользуется.
Вирджиния отложила журнал и сдвинула на макушку огромные солнцезащитные очки.
– Дорогая, машины водят террористы. У Уинтропов есть водители.
Этим все и кончилось.
Эмери подарили сумку «Биркин», сделанную из страусиной кожи рвотного оттенка, которую она продала на следующей неделе, а потом умоляла меня отвезти ее в салон подержанных автомобилей за старой доброй «Хондой Йоланда» на моем «Аккорде» девяностых годов выпуска, который был на ходу и тысячу лет спустя.
Она купила подержанное корыто и по пути домой пожертвовала остаток денег с продажи сумки приюту для животных, миновав Вирджинию и ее друзей, отдыхавших в загородном клубе.
На следующий день Вирджиния заставила моего отца отвезти машину на свалку для утилизации, а Эмери повернулась к Риду, сказала: «Оно того стоило», – и на лице у нее было такое же выражение, как сейчас.
