– Моя дочь, ее зовут Крочифиса.
Говоря это, Мария взглянула на Фрейда. И ученому показалось, что он заметил в ее прищуренных глазах веселый огонек – почти улыбку сообщницы.
– Это прекрасное имя, хотя оно – тяжелый груз для той, кто его носит, – сказал Ронкалли. – На ней всегда будет лежать отпечаток Страстей Христовых. Но на третий день наступило Воскресение, и поэтому я предсказываю, что однажды ее горести закончатся, и ее жизнь станет радостной.
– Аминь! – ответила Мария. – Я надеюсь, что вы правы и что мои горести тоже скоро закончатся.
– Я уверен, что так будет, – заявил Ронкалли. – Новый век будет великим столетием, когда Христос одержит победу над Лукавым. Человек не зол по природе, а только слаб, как новорожденный детеныш животного. Чтобы он был счастлив, его надо направить и обучить.
– А вы не считаете, что ему нужна еще и ласка? – вступил в разговор Фрейд.
– Вы совершенно правы, нужна! – горячо ответил Анджело. – Именно это я всегда и говорю. Вы действительно мудры, доктор. Мне бы хотелось видеть вас в красной шапочке кардинала.
Смех, раздавшийся после этих слов, освободил Фрейда и Марию от напряжения, которое возникло между ними.
– Вы знаете, что я еврей и, простите меня, не верю в Бога.
– Я верю в то, что мне сказал наш святой отец. А он сказал, что, если бы все евреи были такими, как вы, мы могли бы по субботам отдыхать, а по воскресеньям вместе служить мессу. Для того, кто обитает там, вверху, огромные различия между нами выглядят крошечными, как блохи.
Ронкалли потер ладонь о ладонь, словно было холодно, потом ударил одной ладонью о другую и сказал:
– Я пришел сообщить вам, доктор, что наш папа еще раз зовет вас на ужин, сегодня вечером. Он просил передать, что приготовлен сюрприз, и он уверен, что сюрприз будет приятным. Теперь я покидаю вас, и пусть любовь Господа будет с вами.
– И с твоей душой, – ответила Мария.
Она уже собиралась уйти, но тут ее взгляд упал на ботинки австрийского доктора. Они были сморщены, как щеки старухи, и казалось, что им больно. Вероятно, их уже давно никто аккуратно не чистил.
– Раз вечером вы будете ужинать со святым отцом, может быть, вы позволите мне почистить их, доктор?
Фрейд на минуту напряг свое внимание, убедился, что в его носках нет дыр, и снял ботинки. А в это время Мария уже вернулась в комнату с тряпками, черной щеткой и металлической баночкой. Когда она открыла банку, комнату наполнило тошнотворное зловоние, что-то среднее между запахами гнилой рыбы и старого растительного масла.
– Запах быстро исчезнет, доктор, и вы увидите, как заблестят ваши ботинки.
До трех часов оставалось несколько минут, когда Мария и ее дочь вышли из кабинета и отправились на нижние этажи делать дневную уборку.
Фрейд решил, что сигара «Лилипутано», которая говорит о решительности и имеет слабый запах корицы, идеально создаст то равновесие между сладостью и терпкостью, между священным и мирским, которое было ему нужно, чтобы принять Государственного секретаря. Мысль об этой встрече, которая до сих пор тревожила его, теперь показалась ему если не приятной, то вполне приемлемой.
Глава 11
Когда, по мнению Фрейда, прошло достаточно времени, он вынул из кармашка часы и разочарованно отметил, что его влиятельный пациент опаздывает уже на четверть часа. Ожидание – странная вещь: первые минуты опоздания человек прощает почти добродушно, потом начинается тревога. Но через какое-то время ощущение боли и неудобства сменяется яростью. Так бывает в любви, но случается и при важных встречах. В уме начинают возникать первые сомнения, например, мысль о том, что были недостаточно ясно названы место или время. Или ожидающий представляет себе неожиданное недоразумение, которое оправдывает опоздание и о котором он поговорит с тем, кого ждет, разделит с ним огорчение и утешит его. Наконец, приходит покорность с привкусом поражения, вдвойне горького, если человек считает, что ждал напрасно, хотя не совершил никакой ошибки. Все это забывается, если гость входит в комнату, как ветер, внезапно надувающий паруса после долгого штиля, и улыбается хозяину, разводя руками в знак извинения.
Так почувствовал себя Фрейд, когда кардинал Рамполла дель Тиндаро появился на пороге его двери (которую ученый предусмотрительно оставил открытой) и направился к нему. Лицо Рамполлы выражало сразу радость и огорчение.
– Дорогой доктор, познакомиться с вами – большое удовольствие!
Фрейд, уже удивленный этим приветствием, протянул руку к руке посетителя. Тот поспешил сжать его ладонь. А потом кардинал посмотрел Фрейду в глаза и нажал средним пальцем ему на запястье. Ученый едва не задохнулся от изумления и помедлил секунду перед тем, как ответить таким же нажимом. Ошибки быть не могло: этим приветствием Рамполла объявлял, что принадлежит к масонскому братству, а Фрейд отвечал, что он тоже состоит в этом братстве. Государственный секретарь Ватикана – масон. Да, Фрейду придется еще многому научиться здесь, в Риме.
Кардинал сел в кресло, одновременно оглядевшись, открыл серебряный портсигар и вынул оттуда маленькую сигару – одну из тех, которые модны у светских дам. Фрейд, желая избежать новых признаний, позволил ему ее зажечь.
Возможно, он ошибся по наивности. Может быть, Рамполла знал про этот знак и применил его не чтобы заявить о своей принадлежности к масонам, а чтобы выяснить, масон ли перед ним. Достопочтенный глава венской ложи «Бнай Брит» несколько месяцев назад на ритуальном собрании предостерегал братьев как раз от мнимых масонов, шпионов полиции или Церкви, которые стараются выяснить, принадлежит ли какой-нибудь преподаватель или государственный чиновник к масонскому братству. В большинстве случаев это нужно, чтобы следить за масонами, но в некоторых случаях – чтобы шантажировать тех, кому по их роду занятий запрещено вступать в организации.
С другой стороны, этот знак можно истолковать в противоположном смысле. В таком случае кардинал отдает себя в его руки, рискуя, что он донесет на него папе.
– Не думайте обо мне плохо, доктор Фрейд, – сказал Рамполла, выдохнув первую затяжку своей сигары. – Как Государственный секретарь я был обязан собрать всю возможную информацию о вас, чтобы защитить доброе имя и сан нашего святого отца, и я посчитал уместным открыть вам эту маленькую тайну, которая нас объединяет; это что-то вроде предоставления равных возможностей.
Фрейд ничего не ответил, ожидая, чтобы собеседник открылся еще больше. Ему никогда бы не пришло на ум, что беседа с кардиналом начнется так.
– Я понимаю ваши недоумение, замешательство и осторожность. – продолжал говорить Рамполла. – И не только понимаю, но высоко ценю. Поэтому я добавлю к своим словам, что был посвящен пятнадцать лет назад, как раз здесь, в Риме, незадолго до того, как был назначен Государственным секретарем. Как вы можете догадаться, моим наставником был тоже кардинал, чье имя я не могу называть даже братьям. Вы лучше меня знаете правило: можно говорить о своей принадлежности к масонству, но не о принадлежности к нему другого брата.
