На мгновение взгляд Фрейда упал на глаза папы, которые выражали полнейшую невинность. Ломброзо мог где-нибудь видеть портрет кардинала-декана или Государственного секретаря, и все его комментарии могли быть частью игры, в которой он участвовал притворно. Лев Тринадцатый ничего не ответил. В конце концов, он не задавал вопроса медику, а лишь выразил свое сомнение. Однако молчание только увеличивало это сомнение.
О господи, сейчас бы сигару! В такие минуты Фрейд очень остро чувствовал ее отсутствие. Она была ему нужна, как потерпевшему крушение спасательный круг. Но этот одетый в белое человечек просто приблизил свое лицо, на котором отражалось глубокое изумление, к лицу Ломброзо, и тот был вынужден отодвинуть свое.
– Прошу прощения, ваше святейшество. Я хотел сказать, что не удивился бы, если бы вы пожелали испытать меня и уже знали бы о злой извращенной природе этого человека. И, возможно, этот презренный человек сейчас гниет в тайной камере замка Святого Ангела, ожидая палача.
– Нет, – ответил папа тоном невинной девочки, – здесь уже больше тридцати лет никого не казнят. Но я хотел бы задать вам последний вопрос. Как вам подсказывает ваш опыт: может ли страх перед Богом останавливать преступников?
Фрейд невольно кашлянул, и папа сурово взглянул на него.
– Если говорить вполне честно, – поморщившись, ответил Ломброзо, – большинство тех, кто виновен в преступлениях, – верующие люди; это видно даже по тому, что их лачуги наполнены образами святых, и по святым изречениям, которыми исписаны стены их камер. Однако у них сформировалась сокращенная удобная религия, в которой Бог – кто-то вроде доброго наставника, помогающего им в преступлениях. Мне не нужно напоминать вам, ваше святейшество, что даже воры имеют своего покровителя и защитника – святого Дизму.
Папа потер руки, а потом его ладони медленно завладели папкой из красного сафьяна.
– Я даже не знаю, как благодарить вас за последнее объяснение, оно будет для меня драгоценностью, – сказал Лев. – Но теперь прошу меня извинить: моя усталость пересилила удовольствие от вашего общества. Оставляю вас курить и вести беседу на ученые темы; у вас, конечно, найдется много о чем поговорить и поспорить как равный с равным.
Оба врача встали, Фрейд слегка наклонился и поцеловал папе руку. Он сделал это не из-за двух тысяч лир в неделю и не как пример для коллеги, а вместо поднятия шляпы, которой сейчас на нем не было, в знак величайшего восхищения. Это было дьявольски гениально, подумал он. И такое – в девяносто три года!
Глава 13
Купленные в Париже часы-будильник (в установленное время они звонили, в режиме часов отмечали время ударами), которые Фрейд брал с собой во все поездки, решительным звоном объявили, что сейчас семь часов тридцать минут. Мерцание их золотистого корпуса раздражало Фрейда, и он неохотно встал с постели. Всю ночь его мучила бессонница; ее причиной, вероятно, были два бокала вина «Марианн», которые он выпил вместе с Ломброзо. Каждое пробуждение сопровождала цепочка снов, а из-за попыток вспомнить их он засыпал медленнее. Сейчас он помнил только несколько отрывков последнего сна – прогулку верхом на лошади, шаги которой отдавались в его половом члене приятным ощущением; несколько незнакомцев, когда он проезжал мимо них, неприятно улыбнулись; во сне появился де Молина-и-Ортега, одетый как Август, молчаливый шофер, два раза возивший Фрейда в автомобиле.
Ученый с лихорадочной быстротой записал эти воспоминания в блокнот, оставив между ними немного свободного места для будущих впечатлений. И выпил полстакана воды, пытаясь избавиться от кисловатого вяжущего привкуса на языке. Эта оскомина возникла из-за кокаина, который был в вине, но также (Фрейду было неприятно это признать) из-за дыма сигар, которые он позволил себе непрерывно курить до самой полуночи и даже после нее.
Ломброзо стал Фрейду симпатичнее после того, как был обманут папой. Итальянский ученый в этом состязании проиграл, хотя и не осознал этого. К тому же итальянец показался ему ученым в конце карьеры, который склонен больше преувеличивать прежние заслуги, чем развивать свою теорию. Эта слабость характерна для пожилых людей, и сам Ломброзо признал ее у себя ближе к концу их разговора. Пока они беседовали, Фрейду несколько раз хотелось задать итальянскому медику несколько вопросов по поводу анализа лиц кардиналов, но он сдержался, боясь, что его любопытство каким-то образом может раскрыть хитрость папы.
Вместе с тем он не должен недооценивать при своем расследовании некоторые утверждения Ломброзо, хотя их излишний догматизм вызвал у него недоумение. Физиогномика теперь признана новой наукой, и у итальянского ученого уже есть много последователей – конечно, больше, чем у самого Фрейда, по крайней мере, сейчас.
Хватит рассуждать! – решил Зигмунд и быстро вышел на улицу, по пути размышляя о значении своего сна и образов, из которых тот состоял, в первую очередь коня. Прежде чем отправиться в центр Рима, он зашел в почтовое отделение на территории Ватикана и там услышал приятную новость: ему подтвердили, что полиграф скоро прибудет. Этот прибор ему очень пригодится, чтобы проверить уровень эмоциональности трех кардиналов, из которых, кажется, только у де Молины-и-Ортеги есть человеческая душа. И если верить словам Ломброзо, он единственный безвредный из трех. Но от него можно узнать возможные провинности, тайны, навязчивые идеи и страхи, связанные с тем преступлением – если это было преступление. В любом случае, когда наступит время, надо будет поблагодарить Адлера за то, что он позаботился прислать ему полиграф из Вены.
Выходя из ворот Святой Анны, у которых его почтительно приветствовал швейцарский гвардеец, ученый почесал свою бороду. Если бы его самого проверили на полиграфе, когда Ломброзо спросил его, по какой причине он находится в Риме, в гостях у папы, сразу стало бы видно, что он закоренелый лгун. Счастье еще, что ответ, будто он здесь, чтобы лечить гипнозом нескольких священников, удовлетворил коллегу. В конце концов, это была ложь лишь наполовину, а значит, наполовину правда.
Оставив за спиной собор Святого Петра, Зигмунд пошел быстрее, помогая себе ротанговой тросточкой: ударял ею о землю при шаге левой ногой и поднимал ее, шагая правой. И подносил набалдашник трости к полям шляпы каждый раз, когда навстречу попадалась красивая женщина. Он приветствовал не только дам, которых сопровождали служанки с сумками для покупок, но и простолюдинок в слипшейся одежде. Дамы опускали глаза, словно были в чем-то виноваты, простолюдинки в ответ на неожиданное приветствие синьора из общества снисходительно смеялись.
Усталость прошла, и, войдя в табачную лавку на виа Систина, Зигмунд позволил хозяину (который его узнал и долго расхваливал его выбор) оставить без внимания других клиентов и проводить его до двери. Впрочем, хозяина можно было понять: не каждый день он видел покупателя, который тратит двести шестьдесят лир на сигары высшего качества: «Рейна Кубана», «Дон Педро», «Санта Клара». И на знаменитые «Боливар», которые Фрейд еще никогда не курил и которые показались ему ровно настолько темными, насколько надо, и даже холодные имели решительный запах.
