В комнате над кабинетом папа Лев отодвинул рожок от решетки и опустился в кресло. Этот Фрейд начал вызывать у него беспокойство. И беспокоил его гораздо больше, чем Рамполла, которому, кажется, было гораздо удобнее в обществе этого врача, чем в папском совете, когда он медленно и осторожно высказывал там свои мнения. Папе неудержимо захотелось выпить еще один бокал «Мариани», он повернулся к Анджело Ронкалли и указал ему на бутылку.
– Ваше святейшество, вы уже выпили два бокала. Боюсь, как бы вино вам не навредило.
– Сын мой, что, по-твоему, может мне теперь навредить? У меня другие заботы. Я как виноградарь, который боится оставить свой виноградник в плохих руках. А теперь налей мне эту чашу: я уже выпил слишком много горьких чаш.
Лев выхватил у Анджело бокал, который юноша наполнил лишь наполовину. Взглянув на свою руку, папа заметил, что она дрожала сильнее, чем обычно, и крепко сжал «чашу». Когда он потом подносил бокал к губам, на белый плащ пролилось несколько капель.
– Кровь, – пробормотал Лев.
Анджело упал перед ним на колени.
– Прошу вас, отец мой, не говорите так. Это только пятнышки, я сейчас их сотру.
– Ах, Анджело, если бы ты был на несколько лет старше и уже стал священником! Я мог бы исповедоваться тебе. Все равно сядь и выслушай меня. Ты один знаешь причину, по которой я вызвал доктора Фрейда, поэтому сейчас я могу довериться только тебе. Он хорош и взялся за дело с большой страстью, но время торопит, а до результатов еще далеко. Может быть, я ждал от него чуда, – папа улыбнулся, – но Бог простит меня за это.
– Я слушаю вас, отец.
– Хорошо, за это я и ценю тебя так высоко. Ты усвоил правило, что Бог дал нам два уха и только один рот, а значит, нужно больше слушать, чем говорить. Кроме того, ты проявляешь уважение, но не раболепствуешь, ты не дал мне подсказку заранее. Поэтому ты не окажешься в аду, в том его круге, где терпят наказание обманщики, среди мошенников и прелюбодеев. Через много лет оттуда, где надеюсь оказаться, я употреблю все свое влияние, чтобы ты занял мое место. Ты был бы хорошим и добрым папой, Анджело.
Лицо юноши покрылось красными пятнами, он отвернулся и покачал головой. Стать папой? Сейчас он будет рад, если ему удастся окончить университет. Для этого надо получать стипендию. Без нее он не справится. А может случиться, что после смерти его покровителя Льва кто-нибудь из ненависти или зависти устроит так, что его отчислят из университета. Спокойно! Господь дает, и Господь отнимает. Бог сможет указать другие пути, на которых можно творить добро и постепенно прийти к Нему.
Лев Тринадцатый наклонился к его уху и, как на исповеди, рассказал Анджело о своих намерениях. Юноша слушал его с нарастающей тревогой. Но такова была воля папы, который уже почтил его своим доверием, и оставалось лишь надеяться, что папу вдохновил Святой Дух.
– В присутствии самого доктора Фрейда? – спросил Ронкалли, когда папа закончил излагать ему свой замысел.
– Именно так.
– Сообщив ему сначала?
– Нет, сынок. Но сколько наставлений! Ты напомнил мне мою покойную мать в тех случаях, когда она боялась, что я погублю свою душу в иезуитском колледже. Искреннее изумление доктора заставит Рамполлу, Оделью и де Молину поверить, что я на их стороне и что причина всего – осмотрительность, важнейшая добродетель, а не подозрительность, мать гнева, смертного греха. В общем, как говорится, кто хочет поймать птицу, не должен браться за дубину.
Ронкалли улыбнулся ему и сказал:
– Как раз в этих садах я имел возможность оценить мастерство, с которым вы, ваше святейшество, ловили мелких птиц сетью, чтобы потом приласкать их и отпустить.
– Да, это я действительно неплохо умею, и твое сравнение верно: я и в самом деле не ем ни птиц, ни кардиналов.
То ли дело было в вине «Мариани» и чудесной благословенной перуанской коке, которая входит в его состав, то ли в том, что Ронкалли, кажется, в конце концов одобрил блестящую идею папы. Но еще несколько минут назад папе наверняка не пришло бы на ум закончить разговор этой остротой. Послушник никак не отреагировал на нее. Может быть, подумал Лев, Ронкалли нужно только набраться ума, и когда-нибудь он действительно станет хорошим папой.
Глава 18
Закончив уборку в других комнатах, Мария быстро поднялась по служебным лестницам на третий этаж дворца, однако перед этим не забыла зайти в туалет для обслуги. Там она причесалась и надела белую форму медсестры, которую доктор Фрейд дал ей накануне перед своей встречей с Рамполлой. В этой одежде у нее был вид профессионала, и, может быть, это стало одной из причин, по которой все прошло хорошо и кардинал согласился, чтобы она оставалась в кабинете. Однако в тех немногих случаях, когда она поднимала голову, взгляд из-под густых бровей, которым он изучал Марию, пугал ее. А доктор выглядел невозмутимо спокойным, словно говорил с обычным попиком.
Доктор – великий человек. Он даже не принял от нее слов благодарности за сестринскую форму: сказал, что вся заслуга принадлежит служителю Августу по прозвищу Молчун, и, ласково улыбнувшись, добавил, что этот человек всегда исполнял его просьбы без промедления и отказов. И даже сумел ее рассмешить, когда сравнил Августа с загадочным Големом. Мария хорошо запомнила имя Голем, которое никогда не слышала раньше.
Голем, – объяснил ей доктор, – это чудовище из еврейских преданий. Голем, подчиняясь заклинанию, слушался своего хозяина-раввина, как маленькая собачка, хотя был огромным великаном. И мог слышать, но не мог говорить, в точности как Август.
Она могла бы слушать рассказ доктора много часов подряд и впитывала каждое его слово как губка, чтобы ничего не упустить из его объяснений. Но самой лучшей минутой была та, когда он вручил ей белоснежную форму, пахнувшую лавандой. Она онемела как Голем, прижала форму к себе и изо всех сил вдохнула ее запах, словно это был утраченный плащ Богородицы. Мария и спать легла бы в этой форме, если бы не боялась ее помять.
Поэтому еще на лестнице перед тем, как войти в кабинет, Мария решила, что в благодарность за этот подарок и за честь служить доктору должна по крайней мере пригласить его на ужин не в кабачок, а к себе домой. Она приготовит доктору макароны с сыром и перцем, и сделает это по-настоящему – слегка обдаст макароны кипятком, а потом обжарит в сковороде. А что будет на второе? Рагу из бычьего хвоста в соусе не подойдет: простонародное блюдо, хотя вкус прекрасный. А для баранины сейчас не сезон. Так что Мария решила подать пахату из кишок молочного поросенка, запеченную в духовке с малым количеством розмарина и двумя ломтиками сала. Сначала с кишок снимают кожу, а потом режут их на куски вроде колбасок и при этом следят, чтобы не вытекло содержимое кусочков – самая нежная часть блюда, только что переваренное молоко.
Незачем стараться выглядеть более утонченной, чем есть на самом деле. Настоящие благородные синьоры любят правду и не морщат брезгливо нос. Если ее кушанья понравятся доктору, будет хорошо, если нет – тем хуже для него. А если он не примет приглашение, пусть пеняет на себя: он не поест лакомства, которое никогда не сможет попробовать в своей Австрии, где полно коров, у которых животы большие, как итальянские глиняные кувшины для зерна. А на десерт будет торт с вишнями и мелко нарезанными лепестками роз. Ее полудурку мужу этот торт никогда не нравился: едва попробует и даже не соизволит поблагодарить. Слюна у мужа появлялась, только когда она готовила ему фасоль со свиной кожей. Потому что сам он свинья! И вообще он, когда жил с ней, был хорош только в постели, черт бы его побрал.
