– Подайте, синьор! Будьте милосердны!
– Извините?
К нему подошел нищий – умолял о помощи всем своим видом, в руке держал берет, в берете немного мелочи.
– Вот именно, милосерден. Милосердие – это любовь к другим, – продолжил Фрейд.
– Как вы сказали, синьор?
– Да, милосердие может быть любовью, но к кому или чему? К справедливости? Не верьте в нее: она не существует. Скорее любовью к женщине.
Нижняя губа нищего отвисла: он приоткрыл рот от изумления.
– Знаете, почему на самом деле я здесь? – Фрейд покачал головой. – Я приехал сюда ради денег, а теперь не хочу уезжать, потому что хотел бы поверить в любовь. Я бы хотел, чтобы Мария гордилась мной и тем, что я делаю, и пользовалась почетом, который я сейчас не могу ей обеспечить. Вы меня понимаете?
– Нет, синьор.
– Извините меня, вы правы. Иногда я сам не только не понимаю себя, но и бываю не согласен с тем, что думаю.
Он достал из кармана своего жилета несколько мелких монет, потом положил их обратно (взгляд нищего стал печальным), вынул из бумажника купюру в пять лир… Но тут Фрейд краем глаза увидел подбегавшего к нему Августа, а нищий мгновенно скрылся.
– Они уехали, все, именно сегодня утром, – сказал он ученому. Шофер держал руки сложенными на животе, чтобы отдышаться.
– Кто все?
– Анджело Ронкалли, а с ним и Мария, и ее дочь. Этого я не понимаю. Едемте, я вас отвезу.
Автомобиль медленно двигался между платанами. Уже много листьев на них слегка пожелтели и висели на белых ветвях, как усталые ладони. Они были готовы упасть при первом порыве ветра.
– Могу я задать вам вопрос, Август? Раз мы теперь доверяем друг другу?
Шофер кивнул в знак согласия, и Фрейд заговорил снова:
– Кто вы на самом деле? Вы появляетесь и исчезаете в самые непредсказуемые моменты. Например, в прошлом месяце я выходил из магазина одежды и увидел, как вы избивали какого-то мужчину. Я лишь потом понял, что это были вы, но не забыл про тот случай.
– А я надеялся, что вы меня не заметили. Тот человек был шпионом, – ответил Август. – Он шел следом за вами – следил, а может быть, имел намерения и хуже. Этого я не знаю, потому что мне не удалось его схватить.
– Понятно. Я благодарю вас за это, но вы не ответили на мой вопрос. Кто вы?
Машина замедлила ход и почти остановилась. Август положил обе руки на руль и смотрел перед собой, но не в какую-то определенную точку. Фрейд видел его лицо в профиль. Внимательный взгляд подметил бы, что у шофера нос скорее крючковатый, чем орлиный, явно семитский, возможно, даже еврейский. Сын Давида на службе у католической церкви? Фрейду это не показалось нелепостью, ведь ее основатель тоже был сыном Давида.
– Я могу сказать вам, что вхожу в союз, который мы с типичными для Церкви благоразумием и фантазией назвали Sodalitium, то есть «общество» на латыни. Нас немного, но все мы имеем обязанности, которые позволяют нам быть в курсе того, что происходит внутри нашей многострадальной Церкви. Мы противостоим тем, кто хочет использовать ее для своих мирских целей. Мы состоим, то есть состояли на службе у папы Льва, но теперь я не знаю, что с нами будет. Возможно, нас отлучат от церкви, а может быть, мы постараемся подчинить себя политическим целям или же продолжим выполнять свою работу, а Евангелие будет нашим оружием. Все будет зависеть от нового папы.
– Если он даст вам свое благословение…
– Или если мы дадим свое благословение ему. – Август подмигнул Фрейду. – Доверие бывает только взаимным, иначе это рабство, а не доверие. А теперь не могли бы вы сказать мне, чего вы хотели от Ронкалли?
Более чем изумленный этим вопросом, усталый и убежденный в том, что Август знает намного больше, чем хотел показать, Фрейд вдруг обнаружил, что рассказывает ему всю историю с самого начала и во всех подробностях. Иначе было бы невозможно оценить составлявшие ее взаимосвязи и выборы пути. Свой рассказ он закончил драматической новостью об отравлении участников конклава, которую сообщил ему главный врач.
Август кивал, несколько раз щелкнул языком, но до самого конца с его губ не слетело ни одного слова. Могло показаться, что он снова стал прежним безмолвным шофером, если бы не легкая улыбка, которая иногда невольно появлялась на его губах. В тишине, в час, когда красные облачка уже объявляли о закате, собеседники смотрели друг на друга и синхронно выпускали изо рта облачка сигарного дыма. У Августа сигара была темной и зловонной, у Фрейда беловатой и ароматной.
– Вы недавно подали милостыню тому нищему, но он грабитель. Кажется, я его знаю: он из тех, кто прячет под шляпой пистолет. Но и он знает меня, поэтому сбежал.
– Не важно, достоин ли милостыни тот, кто ее получает, – прервал его Фрейд. – Важно только поступать праведно. По крайней мере, – ученый пожал плечами, – так сказано в Талмуде.
– Это верно, доктор, – ответил Август и вышел из автомобиля, чтобы завести машину. – Но я знаю только добродетели из учения богословов. Кроме милосердия, вам были бы нужны еще вера и надежда. О первой из них я ничего не буду говорить, но не теряйте вторую. В том числе надежду снова увидеть Марию.
Глава 34
Рим, 4 августа 1903 года
В пять часов утра доктор Лаппони, главный врач Ватикана и бывший личный врач его святейшества Льва Тринадцатого сидел на скамейке, отдыхая после изнурительной работы. Прохладный воздух, освещенный первыми лучами рассвета, пощипывал кожу, а мраморная скамья была холодной, поэтому врачу было не слишком уютно. Он понюхал рукава своего льняного костюма – они пахли зловонными жидкими испражнениями их высокопреосвященств.
Он хотел бы скрыть это даже от себя самого, но эта болезнь была действительно массовым отравлением и притом вовсе не случайным. Поскольку действие токсичного вещества вызывало тревогу, но не смерть, было похоже, что его применили не с целью убить, а с целью испугать и предупредить. И это сделал кто-то, кто знал свое дело. Возможно, ядом был мышьяк в малых дозах или экстракт кортинального гриба.
Всю ночь Лаппони напрягал силы, чтобы избежать худшего, и израсходовал почти все возможные средства против ядов, которые были в фармакотеке. После этого он заставил своих пациентов, которые молились, приглушенно стонали или кричали от боли, принять старое, но всегда эффективное средство – териак. Мясо гадюки для него Лаппони не нашел, но настойка из остальных ингредиентов – опия, одуванчика, фенхеля, валерьяны и кардамона, кажется, избавила пациентов от страданий. А в остальном помогли вяжущие средства – лапчатка и аристолохия, которые он добавил в лекарство. Правда, аристолохия пахнет гнилым мясом, и этот запах заставил сморщиться много благородных носов.
Самым терпеливым был Государственный секретарь Мариано Рамполла, он же с большей готовностью, чем остальные, пил эту смесь. Несомненно, он подавал пример другим, но доктору Лаппони показалось странным, что Рамполла, в отличие от других, не задавал ему вопросов, в том числе не спрашивал о причине болезни, словно уже знал эту причину. Тайны Церкви! Но в любом случае главная часть работы была сделана, и Лаппони, уходя отдыхать в кабинет на первом этаже, вспомнил одно из наставлений величайшего поэта Данте именно о тайнах Церкви: «Довольствуйтесь этим, люди, потому что, если бы можно было видеть все, Мария не родила бы таинственно». А кто знал, тот молчал.
