Фрейд все же посчитал нужным изобразить на лице скорбь. Поскольку папа продолжал молчать, ученый попытался защититься: этот прием обычно заставлял собеседника высказаться яснее.
– Ваше святейшество, я хорошо понимаю, как вы смущены и расстроены; но не знаю, подхожу ли я, с моими знаниями, чтобы устранить душевную травму этого типа.
– Ох, ох! – воскликнул Лев Тринадцатый; видимо, ответ его действительно позабавил. – Не поймите меня неправильно. Я опечален тем, что случилось, но я пережил много несчастий, переживу и это. Вы нужны не мне.
– Прошу прощения, но я не понимаю, что вы имеете в виду.
– Я попробую это объяснить, а вы найдите терпение внимательно выслушать меня. Я хочу или, если вы предпочитаете, я хотел бы, чтобы вы обследовали своим аналитическим методом нескольких людей – нескольких прелатов, и это высшие прелаты. И не потому, что я считаю, будто у них психологическая травма, а потому, что хочу вытряхнуть камешек из своего башмака, то есть убедиться, что никто из них не замешан в этой истории.
Фрейд поднес к лицу обе ладони, желая почесать бороду, но внезапно убрал их: ему показалось, что он видит перед собой свою жену, которая упрекает его за этот жест, конечно, не очень уместный при римском патриархе, зато полезный, когда надо снять напряжение.
– Да, теперь я думаю, что понял, – солгал он, – но полагаю, что этим случаем должна заниматься полиция.
– Какая? – Глаза папы сузились. – Полиция Королевства Италия, которое заняло наши территории? Для них там нет ничего приятнее, чем устроить скандал, и один Бог знает, как мало он нам нужен сейчас, когда все европейские государства хватают нас за пиджак – то затем, чтобы нас поддержать, то затем, чтобы подставить нам подножку. Или наша жандармерия; она действительно находится у меня на службе, но вы же знаете, что в казарме сержанта слушаются больше, чем полковника. А я окружен офицерами и старшинами, и большинство из них думают о собственных интересах. – Лев вздохнул и, кажется, успокоился. – К тому же, если будет обнаружен человек, в какой-либо степени виновный в этом, какой смысл осуждать его? Бог сам сделает это – или простит. Изучит его душу лучше, чем может это сделать любой исповедник, и вынесет свой приговор. Нет, дорогой доктор, вы нужны мне именно как исследователь, чтобы обнаружить истину в глубине, как говорил наш древний мудрый Демокрит. Скоро будет созван новый конклав: я знаю, что вот-вот умру, хотя и чувствую себя хорошо. Не смотрите на меня так, доктор: я полностью осознаю это, и я не сошел с ума. Я уже прожил годы старости и получаю от своего тела сигналы, которых никто не знает, кроме меня. И я готов к вечному покою. Но этому покою мешало бы знание о том, что я ничего не сделал, чтобы на мое место не был избран – я не говорю «убийца», храни нас Бог от этого, но человек, который может прятать под тиарой большие рога – я понятно сказал?
Фрейд кивнул. У него пересохло в горле, и, если бы он попытался произнести хоть одно слово, оттуда вырвался бы неясный и некрасивый звук. К тому же есть время говорить и время слушать; так написано в Пятикнижии, которое в детстве он знал почти наизусть. И, в конце концов, слушать – одна из его лучших привилегий и основа его метода.
– В нашей истории было много черных душ, которые были призваны управлять Церковью и превратили ее в настоящий бордель. Это утверждал и Савонарола – святой человек, что бы о нем ни говорили. А что написал Мартин Лютер, побывав в Риме в 1510 году?
Характерная особенность стариков – задавать вопрос, чтобы самому дать ответ, даже если собеседник его знает. Фрейд знал ответ, но решил доставить удовольствие папе.
– Он написал, что, когда он здесь, в этом самом зале, заговорил о душе, люди начали смеяться! К счастью, те времена прошли, и мы не хотим, чтобы они вернулись. Разве не так, доктор?
Фрейд попытался ответить, но за время, которое прошло между мыслью и словами, папа успел вставить в беседу еще один вопрос:
– Вы замечали, что пожилые люди, как правило, часто повторяют слова «в мое время»? И указывают на то, что это время было лучше, что в нем было больше разума и честности? Так вот, – с удовольствием закончил он, – я, наоборот, считаю, что наше время – самое лучшее за двадцать веков нашей истории. И хотя я иногда по государственным причинам обязан сражаться с савойскими захватчиками, я считаю, что те, кто лишил нас светской власти, принесли только пользу нашим душам. Однако, на чем я остановился?
– Вы сказали мне, что не доверяете полиции.
– Тут дело не в доверии, а в пользе. Мне интересно не наказать предполагаемого преступника, а помешать ему взойти на престол, с которым я соединен уже целых двадцать пять лет. Это очень большой срок, и никто не стал бы держать пари на то, что он будет таким долгим. Вы знаете, что обо мне шутят: кардиналы думали, что выбрали святого отца, а выбрали Вечного?!
Лев Тринадцатый начал смеяться и кашлять одновременно; было похоже, что он не может перестать, и Фрейд даже подумал, не припадок ли это. Действительно, это было похоже на припадок: худое тело старика сотрясалось от приступов кашля, как ковер от ударов выбивалки.
Открылась дверь, и вошел Анджело Ронкалли с бокалом, наполненным водой, и бутылкой, в которой, как разглядел Фрейд, было знаменитое «Марианн» – вино с кокаином, которое он пил и сам, правда, в умеренном количестве. После первых восторгов он обратил внимание на опасность попасть в зависимость от этого напитка, который так хвалили за выдающиеся полезные свойства. Однако он был поражен тем, что на этикетке было изображено, словно обычная реклама, улыбающееся лицо самого папы.
Понтифик выпил сначала воду, потом велел наполнить бокал до половины вином, а когда это было сделано, сказал:
– Спасибо, Анджело; ты можешь уйти.
Юный Ронкалли вышел так же бесшумно и быстро, как вошел.
– Итак, – продолжил разговор Лев Тринадцатый, – вы согласны? Мне бы это доставило огромное удовольствие, и, кроме благодарности папы, вам бы выплачивали вознаграждение в размере двух тысяч лир в неделю. Жить вы стали бы здесь и имели бы экономку, которая заботилась бы обо всем, кроме, разумеется, услуг, порученных Ронкалли – единственному, кому я доверяю.
Как анализ снов иногда приводил к неожиданным открытиям, которых ни пациент, ни сам Фрейд не могли бы вообразить, так и просьба обследовать с помощью своего метода нескольких высокопоставленных прелатов разрушила все предположения Фрейда. Внезапно он представил себе, как жена Марта толкает его локтем, подсказывая: прими поручение, денег, полученных за него, семье хватит надолго. Но Фрейд, хотя предложение было лестным – и не только в смысле денег, запутался в целом клубке сомнений и недоумений. В первую очередь, он спросил себя: могут ли ассоциации идей, гипноз или анализ сновидений чем-то помочь при расследовании преступления.
Одновременно он удивлялся тому, что никогда раньше не думал о таком их применении. Ему теперь было очевидно или, по меньшей мере, ясно, что, копая в побуждениях, желаниях и ограничениях, которые человеческий ум создает в глубине своего сознания, можно выпустить наружу преступные или вредоносные склонности – или то, что противоположно им. Значит, работу психотерапевта можно считать подобной работе чиновника, который ведет расследование.
