– Кровь дочери Эфира – первоначала, наполняемого тьму светом. – Проговорил громко Обсидиан. – В теле, что погибло по своей воле.
После этого он привёл по своей руке клинком, даже не шелохнувшись. Тёмная, словно гудрон, жидкость потекла в сосуд. Ночь, наполненяемая тело Обсидиана, была очень похожа на растекшуюся по чаше чёрную дыру или самый тёмный элемент во вселенной, поглощаемый свет. Он не искрился и не сиял, но притягивал взгляд своими гипнотическими движениями. Ночь, соединяясь с эфиром, наполнила комнату невероятным светом, словно в этот момент здесь находилась одна из ярчайших звезд.
– Кровь сына Ночи – первоначала, показывающего тёмную сторону каждого. – Вновь сказал король, ослепленный сиянием. – В теле, что против своей воли продолжало жить.
Когда же сияние исчезло и комнату вновь окутала багровая тьма, Обсидиан взял в руку митридарт и севиолист, бросив их в сосуд с кровью.
– Цветы Жизни и Смерти, несущие в себе память и призраков прошлого. – После того, как лепестки цветов соприкоснулись с жидкостью, та вновь засияла множеством оттенков, напоминая расплавленное северное сияние. Обсидиан засмотрелся на это на какое-то мгновение, но потом поднял чашу вверх так, чтобы лунный свет касался его наполнения. И потом громко заговорил:
Enterimo mamorur. Cum cerdaci filliyris…
Enterimo mamorur. Teita yr cerilllis…
Enterimo mamorur. Enjoi experi citis…
Siri for me amore, ti is my Amalieris!
My elani cereris…
С каждым словом атмосфера в комнате менялась: свечи начали мерцать, а затем постепенно гаснуть, символы первых сияли в полу настолько ярко и горячо, что температура комнаты поднялась на несколько градусов. Хемлок сжималась, прекрасно понимая, что это, возможно, окажутся её последние минуты жизни. По стенам начали плясать тени: призраки бывших королей и королев, всех носителей Эфира и Ночи, душ, что сгинули и не смогли найти своего покоя. Их гневный шёпот был слышен у самого уха и становился всё громче и громче, переходя на крик.
Обсидиан коснулся губами чаши, начав небольшими глотками пить жидкость. Он боролся с сильным чувством тошноты: от запаха и вкуса крови его желудок сворачивался, но он заставлял себя делать глотки. Шёпот неупокоенных шелестел у его уха, бросаясь проклятиями и мольбами. А вместе с тем, он чувствовал, как тело наполняется невероятной силой. Среди тёмных волос появились белые пряди.
Последний глоток дался королю особенно тяжело: вот-вот он был готов распрощаться с содержимым желудка, но маг запрещал себе даже думать об этом. Его начало трясти и кожа в какой-то момент стала напоминать растёкшуюся по вулкану лаву. Все тёмные полосы, шедшие по его телу, исчезли, как и мутированные в демона части тела. Он вновь смог обрести свой прежний облик, только теперь его глаза сияли фиолетовым светом, как и прорези в теле.
На трясущихся ногах он подошёл к столу, где лежала Амалия и провозгласил:
– Я Обсидиан, сын Ночи и Огня, носитель в своей крови оба первоначала, отдаю свои силы дочери Эфира и Тьмы. Теперь она является их полноправной хозяйкой! Да будет так! – После этого он наклонился к холодным, словно лёд, губам девушки, оставив на них нежный поцелуй. От неё веяло терпким ирисом, весной и лёгкой свежестью утра.
И всё вокруг окутала тьма.
Сначала он не понял, в чём же дело и почему внезапно стало так холодно. Но потом Обсидиан заметил едва заметную снежинку. А потом ещё одну и ещё. Они появились неизвестно откуда, но стали окутывать и кружиться вокруг тела Амалии, светясь. Её образованная рана сама собой стала заживать. Казалось, будто иней покрывал её тело. А потом безжизненная девушка стала взлетать к лунному свету.
Её волосы извивались, напоминая белоснежный шёлк. А потом Амалия засияла так, что Обсидиану пришлось закрыть глаза, чтобы не ослепнуть.
Какое-то время спустя свет померк и Амалия опустилась вновь на стол. Обсидиан взял её за руку, щупая пульс. И его сердце пропустило один удар.
– Нет… Нет-нет-нет… – Он коснулся сонной артерии на шее, явственно чувствуя, что сердце девушки остановилось. Оно больше не билось.
– Аха-ха-ха! – Громко засмеялась Хемлок, наблюдая за ситуацией. Нити, сдерживающие её, рассеялись. Копна осенних волос была растрепана, а лицо измазано кровью, но ведьма ликовала. – Я так и знала! О-о-о, представляю лицо Багдеста, когда он придёт сюда, чтобы забрать твою душу!
Обсидиан с ужасом смотрел на девушку, не подающую признаков жизни. Боль от проклятия больше не мешала ему мыслить ясно, поэтому он яростно стал перелистывать страницы книги.
– Я не мог допустить ошибки! Всё сделано правильно… – От злости он был готов разорвать эту чертову книгу на части, но она была слишком ценной.
Взяв в руки ритуальную чашу, он с криком разбил её об пол, не веря в свой проигрыш.
“Мои силы… Если бы я только мог её снова держать в сне… Но я не чувствую больше ничего” – он понимал, что его магических сил в нём больше нет. Он отдал ей всё до единой капли.
Темноволосый упал на колени, резко ударив кулаком по полу. Один раз, потом снова и снова. Осколки от чаши вонзились ему в ладонь, но ему было всё равно на это. Внутренняя агония была сильнее. Хемлок же была уже готова задохнуться от ликующего смеха. Костяшки были разбиты в кровь, но это ничто по сравнению с болью утраты.
– Уходи, Хемлок. – Проговорил Обсидиан, даже не поворачиваясь к девушке.
Долго уговаривать на это младшую ведьму не пришлось. Она в это же мгновение вылетела из комнаты с безудержным криков, словно ураган из осенних листьев, усыпанных звездным сиянием.
Маг подошёл к девушке, безжизненно лежащей на столе. Взяв её на руки, он сел вместе с ней на пол.
– Я не мог потерять тебя, мой цветок… Навсегда… – Он прижал Амалию к себе, медленно покачиваясь из стороны в сторону. Запах ириса, шедший от неё, как ему показалось, стал менее заметен. Слезы не шли из глаз. Обсидиан поцеловал девушку в лоб и стал говорить очень-очень тихо, так, словно рассказывал ей сказку.
– Амалия… Прости, я пытался сделать всё правильно. Пытался быть хорошим. Ведь до тебя я чувствовал себя ужасно: сбежал из дома, бросив безумного отца взамен на Багдеста. С каждым днем я всё меньше походил на самого себя, потеряв веру во что-то хорошее. Все призраки, которых я знал раньше, боялись и уважали меня, даже Багдест. Ведь я был монстром, чудовищем, которым меня хотели видеть. Но ты… Амалия… Ты та, кто заставил меня поверить, что я не чудовище. Ты причина, по которой я ещё жив. И ты знаешь, что ни я, ни кто либо другой не посмел бы приничить тебе боль. Ведь ты… Ты мой цветок.
Он разомкнул её губы, вновь поцеловав её, словно прощаясь. Но ему было ужасно невыносимо от того, что она не отвечала. От того, что она больше никогда ему не ответит. Сердце до боли стискивало грудь от этих мыслей, но Обсидиан не мог поверить в это. Он никогда её не бросит, как и она его. Никогда.
