Зар с Тишиной стукнулись кулаками. Взяв их сумки, он втиснулся между путешественницами, предложив позавтракать.
Кафе очень хотело выглядеть милым ресторанчиком, словно его перенесли сюда из южного городка. Но фабричные трубы, сырой и пронзительный ветер с моря и менталитет местных жителей этому мешали. Позволив девочке самостоятельно выбирать место и блюдо, Лисара высказала сомнения из-за сквозняков и сомнительной вокзальной кухни. Он улыбнулся:
– Ты ее излишне опекаешь. Не укор, замечание.
– Как иначе, с ее-то слабым здоровьем? – устраиваясь на жестком стуле, откликнулась Лисара, салфеткой протирая стол.
Она предпочла бы добраться до квартиры друга и там что-нибудь приготовить. Даже учитывая свинарник, который обычно царил в комнате Зара, это все равно безопаснее, чем есть в привокзальной забегаловке.
– Пф, только не говори, что веришь в этот бред, – фыркнул он, наблюдая, как девочка покачивается с носка на пятку у прилавка, разглядывая пирожные, румяная, с сияющими глазами и по-детски круглыми щеками.
Если все вокруг твердят, что синий – это зеленый, рано или поздно начинаешь им верить. Так и Тишине все твердят, что она больна, не может долго находиться на свежем воздухе, есть все подряд и проводить время так, как хочется. «Не переутомляйтесь!» – настаивают врачи. Увы, Лисара не обладала ни нужной квалификацией, ни опытом, чтобы ее сомнения и доводы были услышаны. Хотя теперь она магистр, осталось лет за десять-двадцать заработать влияние в медицинской среде, и, быть может, тогда кто-то обратит на нее внимание.
– Ты так трепетно относишься к этому не из-за псевдоболезни Тиш, а из-за Ниобы, – расстилая салфетку на коленях, сказал он.
– Решил перещеголять Ника в занудности? – сощурила она глаза, решая, ткнуть его вилкой или словом, – выбрала последнее. – Что ж, давай поговорим. Как там Ниоба?
– Ну-ну, зачем так сразу, – откидываясь на спинку стула и выставляя открытые ладони, засмеялся он.
– Ты не жаль меня, я не буду жалить тебя.
О Ниобе старались не говорить и при этом не могли не говорить. Когда Ник на выпускном раскрыл ее секрет, это разбило пару сердец и в то же время многое объяснило в ее поведении. Приятно видеть, что Зар научился вспоминать о ней с улыбкой.
Вернулась Тишина с полной тарелкой сладостей.
– Балетмейстеру ни слова, – заговорщически подмигнул Зар.
– Тсс! – прижала палец к губам девочка.
Зар тоже получил статус магистра, но на полгода раньше Ника, что взбесило последнего. Никакого интереса к делам Магистрата Зар не проявлял. Напротив, старался держаться подальше. За все потраченные нервы Совет Академии отправил его так далеко, как только смог. Расследовать возникновение проклятых мест и по возможности устранять их. На счастье Зара, заниматься этим было довольно увлекательно.
– В восьми случаях из десяти проклятье рождается из смерти насильственного характера. Если покойный был магистром, то тут и думать не нужно, проклятье будет, – сказал он.
Лисара покосилась на племянницу: стоит ли обсуждать подобное в ее присутствии. Зар этот взгляд заметил и сгримасничал.
– Около пяти процентов приходится на большое скопление людей, когда все разом из-за чьей-то злой воли. Остаток – незаконченные дела.
– Поэтому магистров после смерти сжигают? – вмешалась Тишина и, поймав удивленный взгляд тетки, пожала плечами. – А что? Крематорий недалеко, он всегда так воняет, когда привозят магистра.
Позавтракав, они отправились за город, к большой ярмарочной поляне.
– Тиш, смотри: ярмарка, – порывшись в карманах, Зар достал несколько смятых купюр, из которых посыпались мелкие монеты. – Развлекайся.
Тишина бросила вопрошающий взгляд на тетку, та скрепя сердце кивнула.
– Ей четырнадцать, а не четыре, – проговорил Зар, уводя подругу в сторону, давая племяннице простор. – Мы в ее возрасте…
– Давай не будем, – оборвала его Лисара, вспомнив, как Руд сломал ногу, упав с башни. Ник отправился на кухню на пару дней, когда их поймали, Зара заперли в карцере и только их, девочек, пожалели. – В четырнадцать мы творили столько всякой ерунды, что разом и не вспомнишь.
Засмеявшись, Зар потащил ее к палаткам с едой.
– А если серьезно, ты не знаешь, когда Ниоба возвращается? У нее скоро начинается курс.
Подняв голову к небу, он некоторое время наблюдал за птицами, прежде чем ответить. Девушка в этот момент выбирала сладости в лотке, пытаясь найти что-то почище и посвежее.
– Они уже перешли плато, дня через два спустятся к морю. Там в деревне отмоются, отъедятся и поедут в город на поезд. Скорее всего, так же, как и ты – на ночной.
– Хотелось бы повидаться, – вздохнула девушка.
Взгромоздившись на трибуну, Лисара разложила принесенные пряники.
– У вас будет целый год, пока Ниоба читает курс, – отозвался он негромко, присаживаясь рядом.
– Думаешь, она продержится целый год? Как только врачи начнут досаждать ей, а они начнут, Ниоба сорвется с места и улетит демон знает куда с первым попутным ветром.
Смех вышел каким-то грустным, и Зар поспешил сделать вид, что увлечен выпечкой. Забравшись повыше, Лисара попыталась отыскать Тишину в толпе. Ярко-желтый бант на голове и канареечная накидка делали ее солнечным пятном даже на фоне разряженной толпы, что наводнила ярмарку. Крупная черная птица пролетела над толпой и уселась на столб, рядом с которым у лотка стояла Тиш. Взгляд зацепился за знакомый котелок. Мистер Мэнсон?
– Вы встречались? – не глядя на друга, спросила Лисара. – Когда она спускалась с гор?
Некоторое время Зар молчал. Темно-синие глаза затуманились, он неосознанно притопывал в такт навязчивому мотиву, что затянули уличные музыканты.
– Несколько раз я пытался с ней встретиться, но она ускользала. Потом, возвращаясь в город, узнавал, что она искала моего общества, но ехать за ней уже поздно, она далеко в горах, – где-то в стороне закаркали вороны, и Зар обернулся. – Твои подъезжают.
Вмиг поднявшись, Лисара обернулась и вскинула руку. Всадники помахали ей в ответ.
Кайты – большое семейство. До революции и отделения Кондомы от Империи сложно было найти семью на Севере, которая не была бы связана с ними родственными узами. После признаться в подобном родстве было подобно социальному самоубийству.
Кверги, узнав ее, издали звук, схожий с ржанием, только жуткий, как из бочки. Папа – единственный на Западе, кто приручил и начал разводить карестовских или северных квергов. Боевые единороги – как шутливо называла их Ниоба – высокие и крепкие, похожие на тяжеловозов, покрытые толстой длинной шерстью, под которой прятались костяные пластины, закрывающие грудь и бока. На носу росли от двух до трех рогов, которыми они опрокидывали врагов, чтобы позже разодрать когтями.
