– Сто тысяч зелени устроит?
– Двести, – сказал Гера.
Торг был неуместен. Я получал восемьсот тысяч зеленых, ничего не совершая, ничем не рискуя
Ваня
Я нашел в мобильнике номер отца. Кажется, настал момент, когда я позвоню ему, чего бы это мне ни стоило.
Ответил голос, который я не раз слышал по телевизору.
– Александр Сергеевич? – спросил я.
Наверно, у политолога Волнухина хорошая интуиция. Он спросил:
– Ваня?
– Да, – сказал я.
– Здравствуй, Ваня, – тепло произнес отец. – Ты где?
– В Москве.
– Можешь приехать ко мне на дачу?
– Могу. Только я не один.
– Замечательно. Приезжай не один. Запиши адрес.
– Я запомню.
Отец продиктовал адрес и уточнил, как ехать.
– Мы будем часа через два, – сказал я.
– Жду, – сказал отец.
Клава не знала, с кем я говорю. Но видела, как я волнуюсь.
– Я впервые говорил с отцом
Клава
Мы сели у метро «Южная» в рейсовый автобус. Я делала вид, что дремлю, а сам наблюдала за Ваней. Время от времени он глубоко вздыхал. «Надо и мне нажать на маму, – думала я. – Пусть сведёт с отцом. Я тоже хочу вот так же ехать к нему и волноваться. Я наверняка похожа на него, потому что мало похожа на маму. Значит, каждый из нас увидит друг в друге свою копию. Разве это не здорово?»
– Надо помирить наших мам, – сказала я.
– Обязательно, – отозвался Ваня.
– И познакомить отцов.
Ваня взял меня за руку. Руки у нас были сухие и теплые. Между ними пробегал легкий ток. Я начала успокаиваться.
Если честно, меня напугала Элька. Понятно, она была в шоке. Боялась, что обмен не получится. А когда всё обошлось, всю свою злость обратила на меня. Синдром заложника. Но в этой злости я почувствовала еще что-то, чего никогда между нами не было. Мы всегда немного соревновались, когда общались с парнями. Сначала выигрывала я, скорее всего, внешностью. Но постепенно Элька начинала отвоевывать очки. У меня есть существенный недостаток. Я задираю парней, бью по самолюбию, со мной непросто – кому это понравится? А Элька всегда мягкая и пушистая, с ней всем легко.
Но у нас не было случая, чтобы мы кого-то не поделили. И вот… Нет, мне не хотелось даже думать об этом.
Проехали мост через Оку, поднялись на высокий холм. Внизу на пойменных огородах копошились мигранты. Все дачи скрывались за высокими заборами. Только дом Волнухина стоял за обыкновенным палисадником. Калитка была открыта. Навстречу вышла, виляя хвостом, овчарка колли с умной мордочкой и ласковыми глазами. Следом появился хозяин. Глядя на него, легко было представить, каким будет Ваня лет через тридцать.
Встреча произошла трогательно, совсем, как в передаче «Жди меня», только я была единственным зрителем. Неужели и я вот так же встречусь со своим отцом? Клёво! Я бы ему всё простила, если он в чем-то виноват. Только бы он смотрел на меня так же, как Александр Сергеевич смотрел на Ваню.
Мы сели на террасе. Александр Сергеевич стал нас угощать. Он ничего не говорил о себе. Только спрашивал. Его интересовало, какие книги нравятся Ване, какая историческая эпоха? Отец типа брал у сына интервью.
Ваня отвечал, что книги любит исторические. А любимая эпоха – Екатерины Второй. И вообще ему больше нравится старина.
– Ты любишь то время, когда мы всех побеждали, – сказал Александр Сергеевич. – Может, расскажешь о войне?
Ваня напрягся. Он подумал, что мама рассказала отцу, про плен. Он не хотел об этом говорить.
Александр Сергеевич спросил, почему Ваня не продолжает учебу. Ваня сказал, что после армии стал на многие вещи смотреть иначе. В том числе и на учебу.
Ну, понятно. Ушел мальчиком, вернулся мужчиной. Мужчина должен в первую очередь работать, сам себя содержать. Какая тут учеба? Можно, конечно, учиться и заочно. Но разве это образование?
– Надо же к чему-то стремиться, – обронил Волнухин.
Началось, подумала я. Сейчас начнет про смысл жизни. Уже начал, только осторожненько, намёком. Интересно, что ответит Ваня.
– Зачем? – спросил Ваня.
– Чтобы расти.
– В наше время растут только те, кто умеет делать много денег. Я этому никогда не научусь. Не стоит и пробовать.
– У тебя всё хорошо? – спросил Александр Сергеевич.
Он что-то почувствовал. Мы с Ваней переглянулись.
– Не совсем, – сказал Ваня.
Слушая нас, Волнухин стал серьезным, потом очень серьезным. У него было теперь как бы другое лицо.
Наконец, мы рассказали самое главное и с надеждой уставились на него. Он – известный человек, у него масса связей. Сейчас он позвонит, кому надо, и мы с облегчением вздохнём.
– Ну и что думаете делать? – спросил Волнухин.
«Не хочет козырять своими возможностями, – подумала я. – Хочет сначала узнать наше мнение, а потом уже высказывать своё».
– Мы хотим выпутаться, – сказал Ваня.
– Как?
– Вернуть деньги за гарантию, что от нас отвяжутся.
– Есть такая статья в уголовном кодексе, – сказал Волнухин. – Дело можно прекратить за примирением сторон. Но согласия одного Гусакова недостаточно. Дело наверняка возбуждено.
– А вы не могли бы поговорить и с Гусаковым и Пряхиным? – спросила я.
Волнухин молчал. Наверное, думал о своей репутации.
– Хорошо, – неожиданно согласился он. – С кого начнем? С Гусакова?
– С Гусакова, – сказала я.
Ваня
Отец расспрашивает у Клавы подробности, как Гусаков снял её у Гультяева, и что было потом. А я рассматриваю отца. Когда я впервые увидел его, мне было 9 лет. Мы с мамой сидели возле телевизора. Началась какая-то серьёзная передача, а мне хотелось смотреть мультики. Я попросил маму переключиться на детскую программу. Но мама смотрела, не отрываясь, в телевизор.
– Знаешь, кто это? – спросила она, когда во весь экран появилось лицо какого-то лобастого мужика.
У меня в голове сразу щелкнуло.
– Папа?
– Да, Ванечка, – сказала мама. – Это твой отец.
С тех пор я искал в телевизионной программе не мультики, а дискуссионный клуб, где по четвергам выступал отец. Я ловил каждое его движение, каждое слово. Мама смотрела на меня с опаской. Она уже боялась за мою психику. А может, ревновала. Отец-то меня не пилил за плохие отметки, не заставлял мыть пол и вытирать пыль, не посылал в магазин. Отец говорил умные мысли, и его почтительно слушали. Иногда я видел его на каких-то заседаниях за одним столом с президентом. Меня распирала гордость. Мама, несмотря на знание английского языка, работала простой чесальщицей войлочных изделий. Она приходила домой и падала на диван. У неё очень уставали ноги. От вредных испарений в цеху у неё барахлило сердце. А отец был чистенький, гладкий, в белой рубашечке, в зеленом галстуке. Он почему-то любил именно зеленые галстуки. Он жил совсем в другом мире, на какой-то почти заоблачной высоте. Как было им не восхищаться?
