Элю трясёт. Её буквально колотит от страха. Это действует на нервы.
– Может, позвонить в милицию? – робко спрашивает она.
Мы с Клавой переглядываемся. Милиция, скорее всего, приедет. Но не факт, что задержит «духов». Если даже у них проблема с документами, они откупятся. Надежды на ментов нет никакой.
Мы в западне. Нет выхода.
– Может, пригрозить, чтобы отошли? – неуверенно спрашивает Клава.
Пригрозить? Кому? Вахе?!
– Стрелять они не будут, – говорит Клава.
Это правильно. Пока не заберут деньги.
Анна Дмитриевна Смирнова
Ярослав, оказывается, хороший водитель. Ехал быстро, но у меня ни разу не замерло сердце.
Всю дорогу проговорили, а когда въехали в Свидлов, примолкли. Мы не были в родном городе больше двадцати лет. У нас никого здесь не осталось. Моя мама умерла, а отца я не знала. Ярослав тоже не знал отца, а мать оставила его в двухлетнем возрасте. Сдала в ясли и уехала покорять Москву по лимиту.
А потом и мы решили завоевать первопрестольную. Наташка, Ярослав и я. Но поехали только я и Ярослав. Наташка к тому времени была уже на шестом месяце. Ей бы, дуре, рискнуть. Может, заводское начальство не заметило бы живота. И родить в Москве, тогда ребёнок и мать автоматически получали право на прописку. Но для Наташки важнее была не прописка, а здоровье ребёнка. Ну и, конечно, она верила Ярославу. Устроится – тут же заберёт.
Ярослав устроился. Его сразу взяли инженером и дали отдельную комнату. А потом в его комнате оказалась я. У нас был банальный любовный треугольник. Только до поры до времени у меня была несчастная любовь, а у Наташки счастливая. В квартире Ярослава это положение поменялось.
А потом Ярослав сказал, что привык жить один. Я тут же отселилась в одну из комнат общежития, где жили еще две лимитчицы.
У меня появился Саша Волнухин. Ненадолго. А потом родился Ваня.
Ярослава страшно бесили разговоры в общаге, что Ваня его сын.
Конечно, он знал, что у Наташки кто-то родился. Но ему было безразлично, дочь или сын. Он боялся даже проявить интерес. Думал, Наташка тут же ухватится. И я не решалась восстановить отношения с ней. Боялась, что пошлёт подальше.
С возрастом я поняла, что люди чаще всего совершают подлости не потому что плохие, а от слабости. Почему я оказалась в комнате Ярослава? Потому, что мне было одиноко в Москве, хотя и хахалей хватало. Думала, инженер поможет перейти на более легкую работу. Ну и зависть, конечно, сыграла злую шутку. Почему у подруги такой парень, а – не мой?
С возрастом я поняла, что настоящие подлости мы совершаем только тогда, когда пытаемся оправдать подлости по слабости. То, что я за двадцать лет ни разу не съездила в Свидлов и не попросила у Наташки прощения, это и есть подлость.
Ехала я сейчас ради детей. Мы втроём должны подумать, как им выбраться из ситуации. А как при этом буду смотреть в глаза Наташке, даже не представляла.
Наташка знала, что мы едем. Готовилась. Нас ждал накрытый стол и такое радушие, будто ничего не было позади. И будто впереди ничего страшного. Даже слова, которыми она встретила Ярослава, прозвучали у неё необидно:
– Ну, здравствуй, блудный отец.
Наташка всегда умела держаться за счет чувства юмора.
История с Мешалкиной нас, конечно, впечатлила. Какая, однако, тварь! Но зато теперь появилась надежда, что не одной Клаве придётся отвечать за то, что произошло в коридоре суда. Только как доказать причастность судьи?
– Ты не сфотографировала её с Мартыном? – спросил Ярослав.
Наташка сказала, что даже не подумала, так растерялась. Но что могла бы доказать эта фотография? Ну, приехал к судье бывший подсудимый, которого она выпустила. Ну, скажет, приехал спасибо сказать. Ну, приобнял при этом от избытка чувств
Ваня
Эля плакала. Клава нервно ходила по комнате. Я стоял у входной двери. Её можно было выбить одним ударом. Чечи нетерпеливы. Они не будут долго ждать.
Мы теряли драгоценное время.
Клава остановилась перед Элей:
– Давай, подруга, попробуем перевоплотиться. Главное – нам пройти, а уж Ваня как-нибудь прорвётся.
Они начали гримироваться под старух. Клава надела силикон – готовая бабулька. С Элиным лицом пришлось повозиться.
Преобразились и с надеждой смотрели на меня: ну как? А никак. Дурацкий маскарад. Лица как бы старые, а одежда-то молодежная!
Эля снова заплакала. Клава сорвала с себя маску.
Я понял, что есть только один вариант.
– Пойдём напролом. Только не отставать. Ни на шаг.
Теперь надо было решиться, собраться с духом. Я взял ствол наизготовку и рывком открыл дверь. Прямо напротив меня стоял «дух», постарше меня, очень красивый, просто чеченский Ален Делон.
Делон был очень уверен в себе. Он стоял в расслабленной позе, держа ствол в опущенной руке.
Он не спел отреагировать. Я выстрелил ему в грудь. Громче выстреливает пробка из шампанского. Делона переломило пополам, он осел на пол. Я подобрал его ствол. Это была тяжелая, больше килограмма «гюрза», я видел такую у Вахи. Может быть, это была как раз «гюрза» Вахи. Очень ценная плётка, пробивает бронежилет, прицельная дальность 100 метров вместо обычных 50. Ёмкость магазина 18 патронов! Я был очень доволен. Я был особенно доволен, что выстрелил сразу, не стал тянуть. И выстрел был правильный – раненый в грудь обычно мгновенно теряет способность к сопротивлению.
«Дух» застонал, он приходил в сознание. Он мог закричать. Я ударил его по голове рукояткой «гюрзы». Он отрубился.
Мы пошли гуськом по коридору. Я – Клава – Эля.
Спускаясь по лестнице на первый этаж, я замедлил шаг.
Другой «дух» болтал с девкой, сидевшей на регистрации. Увидев странные лица (грим у девчонок остался, некогда было смывать), он насторожился. Я выстрелил ему в грудь. Его переломило, он свалился. Я выдрал из его кармана «стечкин» вместе с подкладкой, иначе не вынимался. Снова знакомое оружие. Неужели Ваха отдал все свои стволы, а сам сейчас безоружный?
Мы вышли из гостиницы. Здесь было чисто – никого Я велел девчонкам, ждать меня на соседней улице. Клава сделала протестующий жест. Но тут же сообразила, что я прав. Одному мне будет легче отбить машину.
Она попыталась отговорить меня:
– Нет, – сказал я.
Клава схватила Элю за руку, они быстро пошли в сторону от гостиницы.
Мне нужна была не столько машина, сколько Ваха. Я должен был рассчитаться. Во мне это сидело. Я должен был от этого освободиться.
Вывернув за угол, я ускорил шаг. Увидел меня совсем близко, Ваха не потерял самообладания. Но и особого дара речи не проявлял.
