– О-о-о! – он с удивлением смотрел на направленный ему в грудь тэтэшник с набалдашником глушителя.
Я тяжело дышал. Меня возмутило, что он меня не боится.
Ваха смотрел мне в рот.
– Откуда зубы? Может, это не ты, хазки?
Я выстрелил ему в сердце. Он упал ничком, лицом в асфальт. Другой «дух» пружинисто поднялся с корточек. Он готов был броситься на меня. Я выстрелил ему в грудь и забрал его ствол – карманную «берету».
Ваха дёрнулся. Он был ещё жив. Я выстрелил ему в затылок. Он замер.
Я отряхнул с брюк кровь, открыл машину, сел за руль. Вытянул перед собой пальцы. Они дрожали, но не сильно. Мне это понравилось.
Пряхин
Сижу у себя в отделе. В утренней сводке происшествий значится то, чего я ожидал. В Севске (Брянская область) неизвестный тяжело ранил троих кавказцев, четвертый убит.
Если убит кто-то другой, не Ваха, это Султан переживёт. А если Ваха… Этот вариант я учёл. Отправил жену и сынишку к родителям в Вологодскую область. Жена будет собирать на зиму клюкву, сушить грибы. Обожаю суп из белых грибов. Сына хлебом не корми дай половить хариуса.
Связываюсь с Севском, интересуюсь у коллег, какие зацепки. Накануне поселилась странная компания. Парень и две девушки. Сняли номер на двое суток, а утром исчезли. Всего было произведено три выстрела, но никто их не слышал. Вероятно, огонь вёлся из пистолета с глушителем. Сомнений нет: это работа Вани.
Звоню Волнухину. Сообщаю, что натворил его сынок. Профессор в шоке.
Не верит, думает, беру его на понт.
– А ты позвони Ване. Он тебя лучше убедит. Но потом сразу – мне.
Отключаюсь, жду. Минут через десять профессор снова выходит на связь.
Упавшим голосом спрашивает:
– Что же делать?
Я понимаю, что Ваня не стал его посвящать, кого именно он грохнул.
Отвечаю:
– Даже не знаю. И же сказал, что прекратил все мероприятия по розыску.
– А почему? – спрашивает Волнухин. Чувствуется, что этот вопрос не даёт
ему покоя.
– Давал твоему сыну шанс. Не ради него, ради тебя. Но видишь, как
обернулось. Допускаю, что произошла бытовая ссора, кавказцы – ребята задиристые.
Но драка-то не на кулаках была и не на ножах. Пистолет откуда-то у Вани взялся. И
есть подозрение, что не простой пистолет, а с глушителем. Троих уложил, одного-смертельно, а ведь никто выстрелов не слышал. А что сам-то Ваня говорит?
Мне это было важно знать: сказал ему Ваня, что свёл счеты с Вахой, или не сказал. Но профессор не стал передавать свой разговор с сыном.
Держу его на крючке:
– Пока никто, кроме меня, не знает, чья это работа. Даю твоему сыну еще
один шанс.
Велю Гере держать связь со свидловскими ментами. Не мешало бы поставить на прослушку телефон матери Клавы. Они наверняка созваниваются. Из разговоров можно понять, где находятся и куда планируют бежать дальше.
Гера докладывает: телефон давно на прослушке. Есть новость: Гусаков и Смирнова сейчас в Свидлове.
Семейный совет? Похоже на то.
Вечером звонит Султан.
– Ты хотел убрать моих людей руками моего раба, шакал!
Играю оскорбленное самолюбие:
– Знаешь, Султан, если не веришь, давай прекратим отношения. Я не могу так работать. Какого хрена ты меня ни за что ни про что оскорбляешь?
– Потому что знаю твою подлую ментовскую натуру. Ты же оборотень. Как можно верить оборотню?
– Тогда давай распрощаемся.
Султан нехорошо смеётся:
– Конечно, распрощаемся, куда ты денешься. Но тогда, когда я это решу
Александр Сергеевич Волнухин
Ваня сказал мне, кого он убил: своего мучителя, Ваху. Но я не стал сообщать об этом Пряхину. Не знаю, что меня остановило. Наверное, просто недоверие. Не могу понять, случайная это встреча, или кто-то навёл чеченцев на след Вани. И не могу поверить, что Пряхин прекратил поиск. Скорее всего, это просто хитрость. Пряхин что-то выгадывает. Но что именно, понять не могу.
Звоню Галахову, может быть, он подскажет. Выкладываю ему новость. Андрей первым делом заостряет внимание на пистолете с глушителем. Ну, в самом деле, откуда он вдруг очутился у Вани? Приходим к выводу, что Ваня сам должен это объяснить.
Набираю его. Ваня поясняет, каким образом у него оказался пистолет с глушителем. Теперь всё понятно. Пряхин просто передал охоту за Ваней и Клавой другим убийцам.
– Нужно как можно быстрее добиться, чтобы Пряхина отстранили от этого дела, – говорит Галахов. – У вас же есть друзья в аппарате МВД. Идите к ним.
Легко сказать… Если влиятельные люди узнают, кто мой сын, отношение ко мне может резко измениться. Слух разнесется в считанные дни. Последствия могут быть самыми непредсказуемыми. Нужно нейтрализовать Пряхина как-то иначе.
– По-другому не получится, – говорит Галахов. – Вы сейчас должны думать о сыне. Когда человек убивает человека, всё равно, какого и по какой причине, это ужасно не только для того, кто убит, но для того, кто убил. Ваш сын может вообще сойти с катушек.
Мне становится плохо. Галахов достаёт из аптечки корвалол, смешивает с водой. Я выпиваю. Андрей заканчивает свою мысль:
– Нам нужно как-то встретиться с вашим сыном. Мы запишем его показания и покажем их в МВД. Неплохо бы встретиться и с Гусаковым. Вы понимаете, к чему я веду? Если вам не поможет МВД, я покажу запись в своей программе. Связывайтесь с сыном, пусть обдумает, где лучше встретиться.
Ваня
Я остановил машину и сверился с картой. До границы с Украиной оставалось несколько километров. Мы свернули с шоссе в лесок, позавтракали и вышли на шоссе уже без машины. Нас подобрал рейсовый автобус. Он шёл в Хомутовку, а это уже Курская область. Хомутовка стоит на шоссе, ведущем к пограничному пункту.
Пока ехали до Хомутовки, я понял, что границу с Украиной нам в этом месте, после того, что произошло в Севске, пересекать нельзя. Нужно набраться терпения и ехать дальше на юг по территории России.
В Рыльске мы сели в поезд и с двумя пересадками доехали до Грайворона, это уже Белгородская область. Там сняли квартиру. Селиться с нашими засвеченными документами в гостинице было опасно. По улицам избегали ходить втроём. В первый день ели в забегаловках за соседними столиками. А на другой день Эля стала готовить дома.
Она делает обычные блюда, но подаёт их маленькими порциями, украшая зеленью и ломтиками фруктов и ягод. Очень красиво и очень вкусно.
Нам нечем заняться. Эля старается нас развлечь, читает стихи. Клаву это раздражает. Она намекает Эле, что той пора сваливать.
