Они уводили меня не в ту степь. Я не должен был идти у них на поводу.
Я сказал:
– Ваня, и всё же я не согласен: человек должен думать о последствиях при любых обстоятельствах. Иначе он неизбежно зайдёт в тупик. Более того, я уверен, что и вы думаете сейчас: а что же дальше? Скажи, что вы собираетесь сделать, чтобы выбраться из своего положения.
Ваня переглянулся с Клавой.
Я спросил:
– А что ты на неё смотришь? Своего мнения у тебя нет?
– Ничего мы не собираемся делать, – ответил Ваня. – Забьёмся в какую-нибудь дыру, и будем тихо сидеть.
– Не получится, – возразил я. – Вас уже не раз показывали по телевизору. И еще не раз покажут. Ваши фотографии уже опубликованы в газетах. Вам тогда нужно жить там, где нет приёма телевизионного сигнала, и куда не приходят газеты. Но там долго не сможете жить вы сами.
Клава огрызнулась:
– Что вы предлагаете? Сдаться? Но мы не считаем себя виноватыми. Зачем нам являться с повинной? Пусть лучше нас поймают.
Пряхин
Мы встали метрах в ста от дачи Волнухина. Так, чтобы был виден выезд из ворот. Гера развернул «фрази». Прибор позволяет слышать разговор на расстоянии чуть ли не километра. Но в нашем случае приходилось всё время напрягать слух. Ваня говорил невнятно, но именно его слова были важны мне, а не балаболки Клавы, возомнившей себя террористкой.
В целом, настрой парочки был понятен. Ребята закусили удила. Это хорошо.
Я набрал начальника нашего подразделения, доложил обстановку. Павлова и Смирнов блокированы на даче у Волнухина.
– Наконец-то! – проворчал генерал. – Смотри на этот раз не упусти. Высылаю ОМОН.
– Не надо ОМОНа, товарищ генерал, – попросил я. – Они уже собираются линять. Мы сами.
– Ну, смотри, – просипел генерал, у него был бронхит заядлого курильщика.
Александр Сергеевич Волнухин
Я предложил сделать перерыв и немного перекусить. Мы сели на веранде за старенький круглый стол, который ещё во времена моего детства ходил ходуном, и всё же каким-то чудом стоял до сих пор.
Клава налила в тарелки свекольник. Я плеснул по бокалам смородинового сока. Мне хотелось сказать что-то вроде тоста.
Я предложил ребятам вернуться в Москву вместе с нами, в телевизионном микроавтобусе. Я довольно долго рассуждал о выгодах добровольной сдачи властям.
Галахов поддерживал меня красноречивым молчанием.
Ваня и Клава озадаченно смотрели друг на друга.
– Кому сдаваться-то? – с усмешкой спросила Клава. – Нас уже не Пряхин ищет? Кто-то другой? Мы за последние дни отстали от жизни. Может быть, что-то изменилось?
Мы с Галаховым переглянулись. Голова у девчонки варила. Что правда, то правда, правоохранительная система до сих пор не выявила основных мотивов убийств в Севске, санатории и Свидлове. Ваня и Клава называются главными подозреваемыми только журналистами, но не милиционерами и прокурорами, которые до сих пор подозревают каких-то стариков. Как можно сдаваться системе, которая действует так тупо?
Застенчиво улыбаясь, Клава обратилась к Галахову:
– Скажите, пусть от нас отвяжутся. Мы сами явимся в суд. Не надо нас арестовывать.
Галахов покачал головой:
– Так у нас не бывает, Клава.
– С нами у них это не пройдёт, – твердо сказала Клава. – Правда, Вань?
– Правда, – согласился Ваня.
Я почувствовал что-то вроде зубной боли. Она опять что-то задумала, а Ваня опять с ней согласился. Вместо четкой и ясной явки с повинной начнутся выкрутасы. Ни к чему хорошему это не приведёт. Система не терпит подобных игр.
Мне захотелось по-настоящему выпить, но в доме были только женские напитки. Я пошёл к соседу, у него целый бар. Я застал соседа за странным занятием. Он сидел на балконе и смотрел в телескоп. Только объектив прибора был направлен не в небо, а на стоящие в тени деревьев старые «жигули».
– Странные ребята тут у нас околачиваются. Глянь, – сказал сосед.
Первое, что я увидел, пристроив глаза к окуляру, была морда Пряхина. Сидя на заднем сидении, майор жадно ел бигмак, наушники на его ушах ходили ходуном.
Это кого ж ты так азартно слушаешь, милый? Неужели нас? Конечно, нас, кого ж ещё?
– Вроде, брать кого-то собираются, – прошептал сосед. – Узнаёшь этого мордастого? По телеку выступал. Он всё эту криминальную парочку ловит, никак поймать не может. Жаловался, что неуловимые. Пряхин его фамилия, майор Пряхин. Деньги сулил, правда, цифру не назвал.
Я спросил, не отрываясь от окуляра:
– Хочешь заработать?
Сосед обиделся:
– Ты меня не так понял, Сергеич. Я хотел сказать: последняя тварь – этот майор.
Ваня
Я чуял, что Пряхин где-то рядом. Эта тварь без запаха, но я её чую.
Припарковался он грамотно, не проскочишь. Одного только не могу понять, как он собирается за нами гнаться на своём драндулете? По воздуху, что ли?
Представляю, как кипит у мента его гончая душа. Он же видит свой «мондео». Прежде чем стрелять, он должен трижды подумать, стоит портить шкуру своему железному коню.
Ну и что теперь? Он же не просто так стоит.
Надо уходить.
Мы прощаемся с отцом и Галаховым. На всякий случай Клава садится на заднее сидение. В руках у неё огромный, почти двухкилограммовый «Стечкин». Клава дурачится. На оператора работает. Оператор с удовольствием её снимает.
Спрашиваю Клаву:
– Хочешь увидеть Пряхина поближе?
Я проезжаю мимо его задрипанных «жигулей» со скоростью 10 километров в час. Клава держит «Стечкина» наизготовку. Пусть видит мент, что я могу продырявить ему голову на расстоянии 200 метров. А в случае надобности могу и очередь дать. Не зря чечи считают «Стечкина» самым лучшим стволом, уж они-то знают толк в оружии. Жаль только, что осталась всего две обоймы, 40 патронов. Ещё бы парочку …
Пряхин и его напарник сделали вид, что дремлют.
Выехав на Симферопольское шоссе в сторону Тулы, спрашиваю мента по мобильнику:
– Ты чего приезжал-то? Если за тачкой, то я готов вернуть. (Пряхин гордо молчал) – Давай, оставлю на какой-нибудь заправке.
Пряхин не отвечал.
Ну и черт с тобой! Я дал по газам. Началась гонка.
На 180 километрах он едва не въезжал мне в задний бампер. На 200 километрах начал слегка отставать. И только на 220 пропал из виду.
Впереди был пост ДПС. Я свернул в лес, поставил машину в деревья. Пряхин пролетел мимо. Сейчас он доедет до поста, узнает, что я не проезжал, и поедет в обратном направлении, высматривая, где бы мы могли затаиться.
