Сейчас поздний вечер. Мы лежим с Ваней на балконе. Лают собаки, Пряхина, наверное, чуют. Стрекочут цикады, ухает молоденький филин. Мы видели его днем, ушастенький такой, с огромными глазами, но подслеповатый.
– У меня плохой характер, Вань, – говорю я утвердительно.
– А во мне проснулся хищник, – неожиданно отвечает он.
Я не понимаю:
– Какой хищник?
– Такой. Надо теперь обратно его заталкивать. А мне уже не хочется. Мне хочется взять сейчас «стечкина» и сходить на охоту на Пряхина.
Это всё из-за меня, думаю я. И говорю это вслух.
Ваня обнимает меня:
– Наоборот, ты мне помогла. Ты даже не представляешь, как мне помогла.
– Ну, так ты не говоришь. Всё с собой да с собой…
– Ты очень помогла мне, – повторяет Ваня.
Собаки залаяли чаще и злее. Слышался гул мотора, какие-то приглушенные голоса.
– Прибыли, – сказал Ваня.
Андрей Галахов
Я приехал следом за ОМОНом. Производственной необходимости в этом не было. Никто не позволил бы мне вести передачу в прямом эфире. Мне хотелось поддержать Волнухина и ребят.
Накануне Александр позвонил мне и сказал, что прожил довольно длинную и насыщенную жизнь, но только сейчас, участвуя в этих событиях, живёт по-настоящему. Мне тоже приятно, что я приехал, и буду видеть, как это произойдёт.
Начальник отряда ОМОНА, майор моего возраста, встретил меня приветливо, но в гущу событий попросил не лезть.
– Мы всё сделаем по-человечески.
– У вас такое указание?
– У меня такое понимание моей работы.
Появился Пряхин. Он отозвал майора в сторонку и что-то ему втолковывал, давал какие-то советы. Майор выслушал и потребовал от Пряхина больше не заходить за ленту оцепления. Пряхин исчез.
Бойцы ОМОНА заняли свои позиции вокруг дома, где скрывались Ваня и Клава. Майор подошёл к воротам и постучал
Клава
К воротам пошли Игорь и Ольга. Омоновец сказал, что не имеет права вторгаться в их жилище, но и они не имею права укрывать людей, находящихся в розыске и подлежащих аресту. Омоновец показал ордер на арест.
У Савичевых не было необходимости передавать разговор нам. Омоновец говорил достаточно громко. Мы стояли с Ваней на балконе и всё слышали. Меня трясло. Ваню тоже бил озноб. Не знаю, что с нами происходило, но нам было страшно.
Омоновцы направили на нас два мощных фонаря. В громкоговоритель прозвучала команда:
– Гражданин Смирнов, гражданка Павлова, оставьте оружие на месте и выходите с поднятыми руками.
Я была права: зачем родители приехали? Они не прибавляли нам сил. На них больно было смотреть.
Прошло минуты три, мы не двигались с места.
– Повторяю, – послышалось в громкоговоритель, – оставьте оружие и выходите с поднятыми руками. В противном случае дом будет взят штурмом.
Как это штурмом? Меня это взбесило. Здесь же дети.
– Здесь дети! – крикнула я.
– Вот и не прячьтесь за детей, выходите!
Ольга что-то сказала командиру ОМОНа. Тот отреагировал нервно:
– Вот пусть подумает и о своём ребёнке. А у меня приказ. И этот приказ я должен выполнить.
Речь шла обо мне. Мент шантажировал меня будущим ребёнком.
– Плевать мы хотели на твой приказ! – неожиданно прорычал Ваня.
Совсем обозлился и командир ОМОНа. Он снял с себя автомат и отдал бойцу.
– Я тебя один возьму, молокос! И попробуй только выстрелить в меня,
заявил он.
Он уверенным шагом шёл к дому, огромный и мощный, как киношный терминатор. В том, что он скрутит Ваню, можно было не сомневаться.
Он мог унизить Ваню. Я не могла этого допустить.
Я выхватила «беретту» и крикнула:
– Если ты войдёшь в дом, я застрелюсь.
Омоновец бросил со смешком:
– Не морочь мне голову.
Я выстрелила себе в ногу. Омоновец остановился, как вкопанный. Меня окружили родители. Рана была вроде несерьёзная, я попала себе в бедро, но кровь текла из меня ручьём. Жгут не помогал.
Игорь Савичев вызвал «скорую». Но Александр Сергеевич сказал, что «скорая» может не успеть. Кажется, перебита артерия.
– Можно мне взглянуть? – спросил командир ОМОНа.
Его пустили ко мне. Едва взглянув на рану, он заорал своим:
– Двое с носилками сюда, бегом! Бегом!!
Пока его архаровцы бежали, говорил мне с отчаянием в голосе:
– Ну, что ж ты! Ну, как так можно! Ну, такого у меня ещё не было! Я поеду очень быстро, ты потерпи. Я повезу один, чтобы твой кавалер ничего не боялся. А ты сама сжимай руками, сама! Руки сильнее жгута.
Как же он мчался на своём автобусе! Ваня помогал мне. Его пустили в автобус, даже не обыскав. «Стечкин» был при нём
Ваня
Клава то теряла сознание, то снова приходила в себя. Я сжимал ей рану, но кровь все равно текла. Лицо её белело на глазах. Я выл и просил командира гнать ещё быстреё. Он с кем-то говорил в свою трубу, потом сказал, что в больнице всё готово.
Нас ждали с каталкой во дворе. Клаву увезли в операционную. Командир предложил мне сигарету. Я протянул ему «стечкина», хотя знал, что за нами, не отставая, неслась «копейка» Пряхина.
Неугомонный мент был где-то рядом.
Но командир тоже не мог не видеть «копейку».
– Подержи пока при себе, – сказал он, посматривая по сторонам.
Он тоже чувствовал, что Пряхин рядом.
В этот момент мне было всё равно. Я молился. Я просил бога не забирать у
меня Клаву, хотя не верю в бога.
Из приемного покоя вышла медсестра.
– Не хватает крови. Нужна первая группа, резус положительный.
Чёрт, я не мог ничем помочь, у меня вторая группа!
– У меня первая группа, – сказал командир.
Он ушёл с сестрой. Я сидел на скамейке, под кустами сирени. Где же
Пряхин? Сейчас, когда омоновец ушёл сдавать свою кровь, я почему-то мог подумать о Пряхине.
– Ванёк! – позвал меня его голос из кустов.
– А, ты здесь! – отозвался я.
– Здание больницы типовое, тут есть подвальный этаж, там можно поговорить, – сказал Пряхин.
Он, наверно, даже предположить не мог, что я ехал в одном автобусе с командиром ОМОНа, а потом сидел с ним рядом, не сдав ему сдавал оружие.
– Пошли, – ответил я.
