– Это действительно очень ценная находка, – важно произносит Виктор, и я буквально вижу, как ему хочется похлопать себя по плечу за такую блестящую зацепку. – Но эти наброски не дают нам стопроцентной гарантии, что Лео действительно в то время находился в Венеции. Кто бы ни был художником, он мог ошибиться в датах или перепутать точное место, а пятерка вполне может оказаться шестеркой из-за особенностей почерка и обветшания бумаги, и тогда вы ошибетесь на целое столетие.
Я в нетерпении зажмуриваю глаза.
– Это, – я указываю пальцем на листы, – спонтанные наброски, которые, скорее всего, были сделаны прямо на месте. Живые фотографии, если так будет привычнее. И тебе не удастся убедить меня в обратном.
Виктор страдальчески вздыхает, видимо, устав от моего упрямства.
– Я хочу быть реалистом.
– А я хочу вернуть своего партнера.
Какое-то время мы сверлим друг друга взглядами: мои гневно пылающие синие против его озлобленных черных. Но профессор Киппинг прерывает эту игру в гляделки, встав между нами.
– А ну-ка прекратите! – устало произносит он, и я тут же настораживаюсь, обеспокоенно наблюдая за тем, как он опирается на стол обеими руками и наклоняет голову. – Как бы вы ни вертели эти наброски, абсолютной уверенности мы все равно никогда не получим. Если, конечно, Леопольдо не найдет способ позвонить нам из прошлого и подтвердить свое местонахождение. А до тех пор любая подсказка может быть истолкована как подделка, совпадение или ложный след. Решение, верить ли этой зацепке или нет, принадлежит только Розали. А мы, Орден Рубинов, не вправе ей препятствовать, напротив, окажем любую поддержку, которая будет в наших силах.
Виктор выглядит удивленным, хватает ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Пусть во время нашего вчерашнего разговора профессор Киппинг и признался, что понимает, почему я так отчаянно хочу разыскать Лео, но развязал мне руки только сейчас. Он поддерживает меня! А вместе с ним и весь Орден. Больше всего на свете мне хочется его обнять, но я себя сдерживаю.
– Спасибо, профессор! – нетвердым голосом произношу я. – Пожалуйста, могу я отправиться за ним прямо сейчас?
И, словно подтверждая свою готовность, я хватаюсь за лямки рюкзака. Какое-то невыносимо долгое мгновение профессор Киппинг, кажется, еще взвешивает свое решение, а затем кивает, отталкиваясь от стола.
– Пожалуйста, следуйте за мной. Вы тоже, Пауль! Побудьте с сестрой немного!
Я так спешно бросаюсь за профессором Киппингом из архива, что чуть не спотыкаюсь о собственные ноги. Прежде чем покинуть зал, бросаю еще один взгляд на Виктора, который молча смотрит нам вслед и, поймав мой взгляд, едва заметно кивает, принимаясь собирать разбросанные по столу бумаги. У меня получается выдавить из себя улыбку, но пришло время смириться с тем, что я вряд ли когда-нибудь завоюю его расположение. Но с этим можно жить.
Профессор Киппинг молча ведет нас с Паулем в свой кабинет и перед самой дверью останавливается.
– Простите, Пауль, но вам с Розали придется попрощаться здесь.
Пауль, стоящий ко мне вплотную, ощутимо напрягается при этих словах.
– Но профессор… я надеялся…
– Мне жаль… – Слова профессора Киппинга звучат вполне любезно, но тон его непреклонен. Нам с Паулем придется попрощаться здесь. Я не совсем понимаю, почему глава Ордена настаивает на этом, но даже мой брат чувствует, что придется подчиниться. Он, не колеблясь, сжимает меня в объятиях, и я отвечаю ему тем же.
– На этот раз все иначе, – бормочу я, похлопывая его по плечу. – Сейчас я знаю, что делаю, и вернусь к тебе как можно скорее. Не волнуйся!
Пауль фыркает:
– Серьезно? Я всегда о тебе волнуюсь, и это не пройдет, пока ты не вернешься сюда живая и здоровая. Я люблю тебя, Рози.
– И я тебя.
Он целует меня в щеку и крепко прижимает к себе, а затем отступает назад, расправляя плечи.
– И передай Лоре, что я люблю ее!
Пауль кивает и разворачивается, чтобы уйти. Я вижу, как нелегко ему дается это прощание и что он не хочет лишний раз делать больно нам обоим. Но, сделав несколько шагов, он снова оборачивается:
– Ах да, Розали!
– М?
– И чтобы обратно вернулась вместе с Лео, иначе мало не покажется!
Улыбаясь его комментарию, я прохожу вслед за профессором Киппингом в его кабинет и наблюдаю, как тщательно он закрывает за нами дверь, борясь со своим радостным возбуждением. Неужели на меня уже начали действовать портальные картины? Может, это вопрос времени, когда я стану одержимой?
Испытующе всматриваясь в лицо профессора Киппинга, я замечаю на нем загадочное выражение, а затем он поворачивается и подходит к своему столу, принимаясь возиться с выдвижными ящиками. Слышится металлический лязг, и он аккуратно вынимает из одного из них прямоугольный предмет, завернутый в ткань, и – так же осторожно, как ранее Виктор обращался с набросками в архиве, – разворачивает обертку. Я подхожу поближе, чтобы, как и предполагалось, обнаружить в его руках картину, от красоты которой у меня захватывает дух. Это погрудный портрет молодой женщины. Она смотрит с картины на зрителя и словно бы с озорством похлопывает его по плечу. В ее карих глазах мерцают огоньки, а уголки рта лукаво изогнуты. Изображение настолько яркое и четкое, что у меня складывается ощущение, будто я смотрюсь в зеркало и вижу ее лицо вместо своего. Отчетливо различаю каждую веснушку, что укрыли нос и щеки золотой пылью, светло-каштановые волосы собраны на затылке, а лицо обрамляют чуть завитые прядки. Девушка одета в солнечно-желтое платье с затейливо зашнурованными рукавами и золотыми украшениями.
Оторвавшись наконец от этого гипнотического зрелища, я перевожу взгляд на профессора Киппинга, и сердце резко ускоряется. Он тоже смотрит на картину, с душераздирающей смесью нежности и горя, и не остается сомнений, кто на ней изображен.
– Селеста, – выдыхаю я, и профессор Киппинг едва заметно кивает. Он кажется полностью погруженным в созерцание, но вскоре вскидывает подбородок, расправляя плечи.
– Я знаю, что Альбрехт закончил его в период с конца апреля по начало мая 1507 гола, когда находился в Венеции. Эта картина – лучший портал, который я могу предложить.
Его голос звучит убежденно, и я быстро решаю сменить тему.
– Альбрехт? – осторожно переспрашиваю я.
– Альбрехт Дюрер, он был моим хорошим другом.
У меня отвисает челюсть, когда профессор Киппинг говорит про своего хорошего друга Альбрехта Дюрера, словно это само собой разумеющийся факт. Хотя я могла бы то же самое сказать о Сандро Боттичелли и Леонардо да Винчи. Как только ты видишь их вживую, понимаешь, что они обычные люди, и это перестает казаться такой уж новостью.
– Мой брат, Селеста и я познакомились с ним во время путешествия во времени, осенью 1494 года. Он тогда только окончил свое первое путешествие по Италии и был одним из первых посторонних людей, кого мы посвятили в свою тайну. Он так воодушевился и зажегся, что здорово помог нам в поиске ответов на наши бесконечные вопросы. К слову, мысль о том, чтобы создать портальные картины, принадлежала именно Альбрехту.
