– И почему ты всегда оказываешься в самом жерле вулкана, когда происходит что-то подобное? – обеспокоенно бормочет Лео, успокаивающе поглаживая меня по спине. Я по-прежнему дрожу, прикладывая все силы на то, чтобы сдержать тошноту, и только беспомощно пожимаю плечами.
– Я просто услышала женский крик и решила проверить, что происходит, а она выбежала из дома и потащила меня внутрь. Поверь, я бы предпочла никогда не видеть этого. – Я снова содрогаюсь, вспомнив об осколках зеркала в глазницах мертвеца. Кто вообще мог сотворить подобное?!
Когда я рассказываю обо всем Лео, он тоже выглядит озадаченным.
– Я видел этого человека несколько раз. Альвизе Обиззи считался знаменитейшим мастером зеркал в Венеции. Немного чудаковатый от того, что много работал со ртутью, но абсолютно гениальный по части зеркал.
Тем временем стражи порядка прибывают на место преступления. Синьория, городское правительство Венеции и высший контрольный орган республики, строго следит за Мурано и его стеклодувами. Секреты производства стекла священны, и поэтому стекольщикам строго-настрого запрещено покидать город под страхом смертной казни. Органы власти опасаются, что ремесленники могут продать свои знания иностранцам и Венеция потеряет свою монополию на стеклянные изделия. Поэтому, если кто-то из мастеров погибает, особенно при таких чудовищных обстоятельствах, созывается Верховный Суд, Совет Сорока.
Мы с Лео еще некоторое время стоим поодаль, пока Эдо не протискивается к нам с мрачным видом.
– Чертово дерьмо, – бормочет он, прежде чем мы успеваем спросить, что ему удалось разузнать. Лео поднимает брови, а Эдо подходит ближе и понижает голос. – Они обыскали всю мастерскую в поисках улик и обнаружили, что секретные записи Обиззи украдены. Все, что он узнал о создании зеркал за последние двадцать лет, исчезло. Все…
Лео задыхается, а я застываю, не в силах пошевелиться.
– Стража не уверена, был ли это конкурент из Мурано или вообще какой-то иностранец.
– Они этого и не узнают, пока не прочешут место преступления вдоль и поперек в течение по крайней мере часа, – ворчит Лео. – Или было оставлено какое- то сообщение?
Эдо качает головой.
– В любом случае я советую вам как можно скорее исчезнуть. Наша мастерская сунет руку в огонь за тебя, но ты же знаешь, что такое Верховный Суд. Каждого незнакомца подозревают в шпионаже. Завтра все, конечно, успокоится, но вас больше не должны видеть на месте преступления.
Первое мое желание – запротестовать. Это же чушь собачья! В конце концов, мы с легкостью можем доказать, что не имеем ни малейшего отношения к убийству. И не могут же они просто так поставить нас под подозрение только потому, что мы не местные! Но Лео уже обнимает меня за плечи и быстрым шагом уводит прочь.
Через десять минут, когда он находит нам место на грузовой барже, которая направляется в город и соглашается подвезти нас за небольшое вознаграждение, я опираюсь на перила и смотрю в бурлящую воду. Брызги, отскакивающие от борта, покрывают мое лицо мелкой водяной пылью, но я не отворачиваюсь. Влажное дыхание моря хоть немного поможет мне смыть с себя ужас этого происшествия, однако раскачивание корабля не помогает справиться со взбунтовавшимся желудком. Лео опирается о борт рядом со мной, и его слишком длинные волосы, растрепанные ветром, свешиваются на лицо.
«Может, вообще не стоит его подстригать?» – рассеянно размышляю я. Если он продолжит обрастать, волосы вскоре дойдут до ключиц и он сможет заплетать их в косу. Хотя ему будет сложно не выглядеть как пират.
– Это убийство поднимет большие волнения, – мрачно предсказывает Лео. – Еще и кража записей… Синьория впадет в панику, опасаясь, что драгоценные знания могут быть переправлены за границу. Зеркала такого высокого качества… Это было бы катастрофой.
Он взъерошивает волосы, и я невольно поражаюсь, с каким неравнодушием он отзывается о стеклодувном деле. Он семь недель был частью ремесленного цеха и, кажется, действительно стал одним из них.
– Могу я рассчитывать, что ты откроешь собственную мастерскую, когда мы вернемся в настоящее? – пытаюсь разрядить обстановку я, отвлекая нас обоих от невеселых мыслей.
Лео поднимает голову, и на его лице на мгновение появляется болезненное выражение лица, словно он совсем не разделяет моей уверенности в том, что когда-либо сможет вернуться в настоящее. Я твердо встречаю его взгляд. Моей веры хватит на нас обоих. У меня получится забрать его в двадцать первый век хотя бы на основании того, что сказано в пророчестве.
О, черт возьми!
Я так ничего и не сказала Лео о пророчестве. Но он так задумчиво смотрит на воду, и я решаю выждать более подходящий момент, чтобы рассказать о том, что на самом деле приготовила ему судьба, а не ложь Виктора.
Он все еще погружен в свои мысли, и я не могу не кинуть ему спасательный круг.
– Значит, у тебя есть работа, – невзначай продолжаю я.
– Верно, – бормочет Лео. – Я служу помощником у Балларинов. Делаю все, что мне скажут. Искусство стеклодувов и их секреты подчиняются строгим требованиям республики. Меня, как беглого незнакомца, никогда бы не посвятили в эту тайну, но я вполне гожусь в роли посыльного и подручного в мастерской.
– Если честно, я слегка удивлена, – признаюсь я. Лео и работа, где ему приходится марать свои руки… эта картинка не сходится в моей голове.
– Я хотел отплатить Балларинам за то, что они приютили и выходили меня. И мне нужна была эта работа. Просто сидеть и ждать, пока что-то изменится… Наверное, это свело бы меня с ума. К тому же, поправь меня, если я ошибаюсь, но, кажется, ты была в восторге от моих новых мышц? – Он игриво демонстрирует бицепс и шевелит бровями.
– Мечтай! – восклицаю я, отворачивая лицо, чтобы скрыть свои пунцовые щеки.
Площадь Сан-Марко вырастает перед нами, и, глядя на эту прекрасную панораму, я невольно замираю. Величественный Дворец дожей, чей аккуратный фасад украшен инкрустированными мраморными узорами, напоминающими издалека глазурь на торте… Филигранно и впечатляюще одновременно. Рядом с ним возвышается колокольня собора Святого Марка, такая высокая, что кружится голова. Хозяин дома – как называют это венецианцы. И на самом деле в башне сидит кто-то вроде охранника, следящего за приходящими и уходящими людьми.
Чем ближе мы подходим к причалу, тем плотнее становится движение на воде. В какой-то момент мы буквально вклиниваемся между гондолами, барками и лодками, которые тоже пытаются пришвартоваться к пристани. Вероятно, было бы быстрее, если бы мы просто спрыгнули на берег. Капитаны и гондольеры дико кричат, выплевывая раздраженные ругательства и сражаясь за причалы. Барка, на которой мы шли, в конце концов продвигается вперед, расталкивая другие лодки своими огромными бортами. Радуясь, что удалось наконец-то пробраться к берегу, я вылезаю из лодки, и Лео следует за мной, не отставая ни на шаг.
На Рива-дельи-Скьявони – набережной, которая простирается на восток от площади Сан-Марко, – царит безмятежная суматоха. Я хватаю Лео за руку, пока мы проталкиваемся сквозь толпу. На площади Сан-Марко громоздятся торговые лавки, к которым со всех сторон стекаются люди, нагруженные товарами и корзинами с покупками.
