Я огляделась. Судя по количеству покупательниц с набитыми доверху корзинками, таких дам предостаточно.
Ни одного консультанта в трех небольших залах не нашлось, но сей факт меня обрадовал. Выслушивать очередной спич про «куриную шею» мне не хотелось.
Я медленно переходила из зала в зал, двигалась вдоль стеллажей, остановилась и услышала, как одна посетительница спросила у другой:
– Вижу, вы взяли грязь в небольшой упаковке. Где нашли такую?
– В соседнем зале, – ответила собеседница, – она очень удобно разложена. Кому надо, тонну возьмет. А мне зачем столько?
Я начала рассматривать крем, а диалог продолжался:
– Молодец, кто это придумал, не каждой самосвал нужен. Грязь хорошая?
– Не первый раз беру, просто супер. Лицо потом гладкое, штукатурка ложится шикарно, держится безупречно. Даже муж похвалил.
– Аха-ха! Если супруг одобрил, то надо брать. Мой жуть какой капризный.
– Ой, они все такие, и ничего нового пробовать не хотят. Один раз я купила вегетарианскую колбасу. Так мой наотрез есть отказался! «Убери эту дрянь». Хоть бы попробовал! Так нет! Дрянь это! И все! Поэтому, когда я миндальную муку принесла, ничего Феде не сказала. Он попробовал, расхвалил, и тут я ему: «А это, кстати, на миндальной муке забацано!» И крыть ему нечем.
– Все! Бегу за грязью для лица!
– Муку прихвати! Она редко попадается.
– Спасибки! Непременно.
– Ой, стой! Забыла.
– Чего?
– Не ходи прямо, сейчас налево рули, и до конца зала. У них там в укромном месте стоят стеллажи с совсем мелкими упаковками. Они их сами фасуют! Видишь какие?
– Ага!
– Они такие же, как фирменные, только по полкило, есть даже по триста граммов. Это грязь для лица. Мука рядом стоит!
– Я так тебе благодарна!
– Мы должны друг другу помогать. Главное, не сойти с ума от косметики.
– Точно! Я побежала!
Через секунду мимо меня пронеслась женщина, она толкала перед собой тележку, в которой громоздились бутылки с шампунем, упаковки мыла, зубной пасты… Судя по тому, с какой скоростью и уверенностью передвигалась покупательница, она не впервые посещала торговый центр и хорошо знала, куда направляется.
Я поспешила за незнакомкой. Грязь для лица это, конечно, маска. А миндальная мука… Сегодня у Надежды Михайловны день рождения. И у меня наконец-то родилась идея подарка.
Прихватив все нужное, я получила чек, запихнула его вместе с карточкой в кошелек, вернулась на работу и застала всех в приподнятом настроении.
Глава двенадцатая
– Чему радуемся? – осведомилась я. – По какому поводу едим пиццу?
Димон показал на картонную тарелочку.
– Тебе оставили! Чаю налить?
Я села за стол и взяла кусок «Маргариты».
– Давай! Только покрепче.
– Тимофей ожил, – сказал Никита.
– Глупая шутка, – поморщилась я.
Ада Марковна сделала глоток капучино.
– Ты права. Смеяться над смертью нельзя. Но Никитос сказал правду. Тимофей ожил!
Ломоть «Маргариты» выпал из моей руки.
– Дюдюня!
Ада Марковна сделала еще один глоток кофе.
– Она же Дюдюля, называйте как хотите. Но суть вопроса от упоминания моих кличек не изменится.
– Мне нравится вариант «Дюдюня», – заявил Коробков.
– Дюдюля милее, – возразил Никита. – Таня, выдохни. Тимофей жив.
– Алексей Николаевич ошибся, – сказал Коробков, – вернее, его ввели в заблуждение. У Тимы синдром «запертого человека». Весьма редкое состояние. У такого больного отсутствует адекватная реакция на что-либо, он полностью лишен речи, парализован. Сердцебиение настолько редкое, что его трудно уловить. Падает температура тела. Буркин нам позвонил и сообщил: «Тело Волынова спустили в морг, подготовили к вскрытию и поняли, что он жив. Сейчас он в реанимации. Если это синдром «запертого человека», то очень надеюсь, что пациент не слышал разговоров тех, кто готовил тело к вскрытию. Другой информации у меня пока нет, кроме одной: узнаю, кто отправил живого человека в холодильник, убью на месте. Обычно вскрытие производится не через четверть часа после кончины. Волынов мог скончаться от переохлаждения, и никто никогда не узнал бы, что его живьем в морозилку отправили».
– Нет слов, – пробормотала я. – Вылечить Тиму можно?
– Я задала тот же вопрос, – ответила Дюдюня, – ответа не получила.
– Доктора сами ничего не знают, – махнул рукой Никита, – Буркин пригласил какого-то врача, он из другого города летит. Вроде номер один в мире по проблеме «запертого».
– Есть результаты некоторых анализов, – продолжил Коробков, – установлено, что Волынов выпил коктейль с дозой адреноблокатора. Это средство понижает давление за счет расширения сосудов. Плюс еще какие-то лекарства, их пока не определили. Мог ли этот «коктейль» привести Тимофея в состояние, в котором он сейчас находится? И зачем он его выпил, если не испытывал проблем со здоровьем?
– Компот! – воскликнула я. – Тимофею стало плохо вскоре после того, как он выпил отвар из сушеной груши. Что, если отрава предназначалась для Алексея Николаевича, а Тима случайная жертва? Димон, звони Буркину.
Коробков набрал номер.
– Слушаю, – сказал из ноутбука усталый голос.
Я начала разговор:
– Я опять вас беспокою.
– И правильно! Но пока новой информации по Волынову нет, – предупредил Алексей Николаевич, – я разбираюсь.
– Не помните, когда ваша жена сварила компот? – спросила я.
– Утром. Она всегда так делает, – не удивился моему интересу доктор.
– Где хранится отвар? – задал свой вопрос Никита.
Ответ не замедлил себя ждать.
– В холодильнике.
– Утром члены семьи отправились по своим делам, – продолжила я. – Можете вспомнить, кто когда?
Алексей Николаевич кашлянул.
– Нет. Я позавтракал. Пошел одеваться. Когда спустился на первый этаж, там никого, кроме Любы, не было.
– Вашей невестки? – живо отреагировал Димон.
– Да, жены Володи, – подтвердил Буркин, – сын раньше уезжает, Любаша с девочками возилась, они в театр собирались.
– Спасибо, Андрей Николаевич, – поблагодарила я.
Димон ткнул пальцем в клавишу, ноутбук издал всхлип.
Ада Марковна посмотрела на Никиту.
– Гаранин.
– Я подумал о нем же, – кивнул детектив.
– Кто это? – спросил Коробков.
