Я хотел, чтобы стало легче, а оно, не отпускало. Несколько минут я, высушив голову и одевшись в штаны и футболку, стоял около двери и пялился на замок.
Сеня там… снаружи. Голенькая под халатом, худенькая, с нежно-молочной кожей и розовыми торчащими сосками. Куда там той, из клуба, чернявой барышне! Если бы я не был так голоден и возбужден — я никогда бы не сорвался на другую, но уже сделанного не воротишь.
В комнате было тихо, когда я открыл дверь. Несколько шагов. Два вдоха и выдоха. Замер около Есении.
Она, свернувшись калачиком и прижимая к себе мобильный телефон, мирно спала. Я наклонился ближе, втянул легкий запах шампуня и коснулся сухих немного вьющихся русых прядей. Девушка слабо шевельнулась, выронила из пальцев телефон и положила ладошки под румяную щеку. Юная, совсем свежая, не тронутая. Уверен, что я буду у нее первым, а даже если и нет — вряд ли кто-то до меня был опытным и смог показать ей прелести секса.
От этих мыслей по телу прошла горячая волна, она спиралью обошла поясницу и сжала пах приятным давлением.
Боже, за что ты надо мной так издеваешься? Может, оставить Есению сейчас, здесь, одну, пусть живет свободно и как ей хочется, бросить шальную затею, предать слово, что дал деду, спрятаться высоко в горах и ждать, когда небо меня заберет? Не сделаю ли я хуже, чем было?
Да, я понял, что за деньги можно многое купить. Почти все. Кроме здоровья. Любви. И жизни.
Хорошо, что Есения не понимает, что я не пытаюсь ее купить, я хочу ей все свое подарить, потому что больше некому.
Укрыл жену пледом, взгляд зацепился за тонкую голень, и я не удержался, провел по ней ладонью, накрыл колено. Есения дрогнула, вытянула ножку, мне пришлось убрать руку, а потом вдруг развернулась и, забросив локти над головой, вытянулась на постели в полный рост. Плед соскользнул ниже, халат распахнулся и приоткрыл угол майки в мелкий рисунок и облегающие шорты, что едва ли прикрывали стратегические места. Даже больше скажу — они так аппетитно въелись в ложбинки, что у меня челюсть отвисла, а штаны натянулись. Часть покрывала прятала бедро девушки, а вторая скомкалась между ног и открыла моему взору угловатое колено.
Я отступил к окну, открыл форточку, выдохнул в темное тяжелое небо и привычно дернул пятерней волосы. Так будто становилось легче. Боль пронзила виски, метнулась к затылку, завертелась и осела в горле горьким комом.
Как бы все не сложилось, я должен идти дальше, пока есть силы, ведь дедушка прав — нет ничего важнее веры. А вера поможет мне завершить задуманное.
К еде я не притронулся — ничего не хотелось. Вернулся к кровати, лег рядом с Есенией и, стараясь не прикасаться к ней, долго не мог уснуть. Таращился в потолок, казалось, бесконечность, но стоило моргнуть я понял, что уже утро.
Повернул голову и столкнулся с ясным и испуганным взглядом Есении.
Нас словно сшило на месте, иглой, острой и звонкой, потому что слова были лишними, а шевелиться не хватало сил. Она не дышала. Я не дышал. Пока Брагина не отвернулась.
Жена приподнялась, плотно завязала халат и молча ушла в ванную.
— И тебе доброе утро, — прошептал я потолку и прикрыл веки. Я будто не спал. Закрыл глаза и открыл.
На удивление сегодня не было головной боли, не было привычной слабости и тошноты. Напротив, я чувствовал себя прекрасно. Распирающий прилив сил будоражил кровь, веселил, а еще наливал такой утренний стояк, который не спрятать, как не старайся.
Но не могу же я из-за необузданного желания и многомесячного воздержания приставать сейчас к жене? Ведь обещал ее не трогать и слово сдержу.
Когда Есения вернулась из ванной комнаты и остановилась около комода расчесывать волосы, я прошел в ванную и в душе по-быстрому передернул.
Расслабившись и успокоившись, я позволил себе выйти в спальню в одних штанах. Есения скользнула по моим плечам взглядом из отражения, но заметив, что я наблюдаю, уткнулась в пол. Она мяла губы, явно желая поговорить, но я молчал. Лишь улыбался. Почему-то утреннее настроение помогло привести мысли в порядок. Я понял, что чувственность исходящая от девушки — это нерастраченная сексуальность, ее юность. Нужно только сорвать этот цветочек, и она будет наслаждаться похотью, ведь в молодости все ярче, острее, желаннее, а я воспользуюсь ее голодом.
В дверь постучали. Есения метнула в меня взгляд, но тут же потупилась и отошла ближе к окну, выглянула на улицу — там шел безумный дождь, будто небо прорвало, отчего плечи жены осунулись. Она понимала, что гулять в такую погоду не получится, придется быть со мной рядом весь день, а мне это на руку.
Я, улыбаясь уголком губ, молча двинулся к выходу и открыл дверь прислуге. Это была горничная. Я тихо попросил ее убрать у нас на час позже и заказал легкий завтрак в номер. После того, как девушка ушла, я повернулся к Есении. Нарочно остался у стены и, сложив руки на груди, наблюдал за женой. Сколько она будет расчесывать волосы и молчать? Насколько ее хватит?
— Помочь?
— Что? — Сеня застыла, рука повисла над головой, сжала щетку.
— Расчесать тебя… — я перевел взгляд на ее руку, затем вернулся к отражению и нырнул в темно-синие распахнутые глаза.
— Я сама, — она покраснела, но взгляд не отвела. — Не смотри…
— Почему?
— Мне неприятно.
— А мне… — я убрал руки с груди, зацепил большими пальцами карманы штанов и сделал шаг вперед. Есения моргнула, поежилась, а я договорил: — Приятно на тебя смотреть. И я хочу на тебя смотреть.
— Конечно, как на экспонат, — она кивнула и, поджав губы, стала буквально рвать волосы, а не расчесывать.
— Вовсе нет, — я встал за ней. Тепло ее вытянутой по струнке спины толкнулось в мою грудь, раздвинуло грудную клетку и болезненно сжало сердце. Не помню таких ярких ощущений рядом с Валери. Возможно, это просто первое впечатление, как влюбленность, которую я не могу себе позволить. Нужно откинуть сомнения, выбросить из головы воспоминания. Иначе я не смогу.
— Как на красивую женщину, — медленно поднял руку вдоль ее тела, не прикасаясь, а лишь обрисовывая бедра и талию. Есения сильнее напряглась, на шее, доступной моему взгляду, запульсировала жилка. Я склонил голову, но не целовал, а лишь водил губами над ее плечом, посылая на обнаженную кожу горячий воздух моего дыхания. И Есения покрылась пупырышками, мелкий волос приподнялся, вздыбился, запротестовал. Хотелось прижаться губами, буквально влипнуть, почувствовать вкус ее тела, услышать запах, но я не спешил. После первой ночи, которая добавила нашим отношениям горечи, я не хотел еще сильнее напортачить.
Есения так и держала руку вверху, замерев расческой на темечке. Она дрожала от моей близости и жмурилась. Это уже не возбуждение, а страх. Жена почти не дышала, боялась шевельнуться, ждала, что я продолжу то, что начал позапрошлой ночью.
Я на полшага отступил, перехватил ее руку и мягко вытащил из окаменевших холодных пальцев расческу. Плавно и неспеша провел по прядям сверху вниз, позволяя им просачиваться сквозь зубья. Волосы у Брагиной — густые, буйные, кончиками касаются талии. В такие забраться пальцами — сплошное удовольствие, но я не мог себе сейчас такое позволить. Терпение. Много-много терпения.
