Глава 30
Ренат
Жена, вопреки моим ожиданиям увидеть в ней продажную стерву, была совсем другой.
Нежной девочкой без опыта. И это меня необъяснимо волновало.
Ее противостояние, ее трепет, ее порывистое дыхание, наполненное страхом и жаждой узнать, что будет дальше. Есения могла сколько угодно говорить, что я ей противен, что она не хочет и боится меня, но глаза говорили другое, а тело раскрывалось навстречу моим рукам, льнуло ко мне.
И как бы долго я не пытался быть на расстоянии, жена привлекала меня, как ядовитое, но такое прекрасное растение. Я дурел от ее запаха, что наполнил комнату, пропитал волокна нашей постели, просыпался ночью от ее сиплого дыхания, до утра не мог уснуть, наблюдая за ее густыми дрожащими ресницами. Я мучился с возбуждением уже который день и не понимал, почему… у меня на нее встает.
Просто давно никого не было, другого ответа я не находил.
Мы особо с Есенией не общались, я намеренно отдалял жену от себя и ее не приближал, чтобы сильнее не ковырять незажившую рану.
Я другой предан. Другой отдан давно. И это навсегда.
В который раз сомнения перекрыли воздух, когда Есения отказалась надевать платье. Модницы и богатые девочки — искушенные в дорогих вещах, никто бы не отказался, а она посмела. Смотрела в мои глаза и открыто противостояла.
И я заигрался. Очнулся, когда развел ее ноги и опустил взгляд. Под тонким кружевом прятались волнистые волосы, хотелось отодвинуть его, убрать преграду, напасть… Это безумное желание скрутило нервы и сдавило мое больное сердце в невидимом кулаке.
Не помню, что говорил, не помню, как вышел, но я буквально бежал из номера.
Егор метнулся за мной, показав ребятам охранять Есению.
— Ренат, нужна помощь? — он открыл дверь в общую уборную, быстро проверил помещение и позволил мне войти. — Что случилось?
Я замер около рукомойника. Сжал белый фаянс руками, до скрипа.
— Не знаю… я наверно схожу с ума, — получилось сказать, глядя в свое отражение.
— На вас лица нет. Вы снова с женой поругались? — Егор остановился рядом, открыл кран и тщательно вымыл руки.
— Если бы поругались, — я последовал его примеру и щедро плеснул прохладной воды на лицо, увлажнил волосы. — Это не объяснить.
— Да я все понимаю. Она боится, а вы не желаете давить, — Егор выдернул полотенце, протер каждый палец, только потом посмотрел на меня.
— Это так видно? Да?
Голос не хотел выравниваться, взлетал до высоких частот и падал вниз — до хрипоты.
Охранник кивнул на мои брюки и заулыбался.
— Невооруженным глазом.
Я прикрылся и еще открыл кран, спустил воду похолоднее и снова умылся. Черт. Не помогало. Ее ножки, бедра, узкая талия, будто создана для моих рук, и грудь, налитая, требующая ласк.
— Твою ж мать… Я чувствую себя подонком, который соблазняет неопытную школьницу. Но она такая…
— Нежная и свежая, не испорчена отношениями. У нее никого не было до вас, потому все так остро.
— Никого? — я присел на умывальник и сложил руки на груди. — Думаешь?
— Знаю.
— Проверил?
— Это не нужно. Я множество раз охранял девушек, научился определять.
— Любил? — захотелось спросить. Как-то раньше мы не особо общались, а тут меня будто прорвало.
— Было дело… — Егор проверил оружие, нервно отдернул пиджак.
— Клиентка?
— Это было безумие, — хохотнул охранник, будто над собой смеялся. — Я думал, что смогу показать ей настоящие отношения, правильные, а она выбрала другого.
— Сердцу не прикажешь? — в груди тихо выло от осознания, что я могу влюбиться в другую, тогда как моя любовь лежит в земле, ждет, когда я пойду за ней. Это неправильно.
— Сердцу плевать на наши желания, — кивнул Егор, посмотрел на часы. — Как и времени посрать, что мы хотим счастья здесь и сейчас — оно льется и льется, как ручей из растаявшего снега, исчезая где-то на соседней улице.
— Да ты философ, Меркулов, — я прыснул, потер ладонью губы. — Я обещал себе никогда-никогда…
— Не любить? — густая бровь потянулась вверх, Егор выпрямился. — Аха, если бы можно было еще исполнить такие обещания. Только одно не ясно — зачем женились тогда?
Хотел ответить «не твое дело», даже зыркнул на охранника и тот поджал губы, понимая, что зашел дальше дозволенного, но я вдруг понял, что не могу все это держать в себе. Что мне не хватает вот такой непринужденной дружбы, искренней беседы.
— Дед внуков желает.
— Так проблема в чем? Других родственников, что ли, нет?
Я мотнул головой, стукнул себя в грудь, заставляя свое сердце умолкнуть и не сжиматься от боли.
— Говорит, что наш род важнее моих желаний. Волгины же.
— Я лично не интересуюсь историей и не понимаю таких жертв.
— Для меня это не жертва, а откуп.
— От чего?
— От жизни, наверное, — получилось расслабить плечи, но воспоминания болезненно сковали горло. — Год назад жена погибла, я вряд ли смогу снова быть счастливым.
— Вы хотели сказать «вряд ли себе это позволите»? — Егор улыбнулся уголком губ, небольшой шрам справа побелел и тут же спрятался за привычной бездушной маской телохранителя.
— Не позволю. И ей не позволю себя любить.
Егор наклонил голову и с интересом стал рассматривать мое лицо.
— А это возможно?
— Что именно?
— Кому-то приказать не любить? Я бы хотел тоже так уметь, — он отступил к двери, повернулся ко мне вполоборота. — Но это никому не под силу.
— Если выглядеть дерьмом в ее глазах — думаю, это реально.
Меркулов хохотнул в кулак, указал жестом на дверь.
— Идем? А то вечер Флобера начнется без нас. И так уже опоздали.
— Дай минутку.
— Сильно она вас приложила, а говорите — не позволите…
Я отряхнулся, поднялся с умывальника, махнул руками, прогоняя наваждение, болезненное тягучее желание обладать своей женой.
— Это просто похоть.
— И ничего более, конечно, — с лукавой ухмылкой добавил охранник и, проверив, что снаружи никого нет, пропустил меня в дверь.
Хорошо, что Есения надела поверх платья белое пальтишко, но коленка, что то и дело выскальзывала из разреза, все время притягивала взгляд.
Мы быстро спустились в вестибюль и в сопровождении охраны покинули гостиницу. В машине ехали молча. Жена смотрела в окно, потягивала носом, будто плакала, а я пялился на сплетенные на коленях руки. И невыносимо хотел податься к Есении и поцеловать ее, утешить, успокоить. Дать ей зацепку, что не полный чурбан, что не камень и способен быть мягким и чутким.
