— Да, дом новый, — я провел жену в кухню, усадил за стол. — Ты сама все обставишь, как захочется.
— Правда? — она неверяще моргнула. — Ты будешь не против розовых штор в гостиной, цветных подушек на диване, странных картин на стенах и кружевной скатерти на кухонном столе? — провела ладонью по полированной поверхности.
— А почему я должен быть против?
Есения сцепила пальцы в замок и опустила голову.
— Папа — консерватор, не любит краски, не любит, когда серую обстановку и модные дизайны кто-то портит. Особенно, когда я пытаюсь приткнуть на полки свои рукоделия.
— Все-таки ты делала те сувениры, не бабушка, — я открыл холодильник, достал мясо и овощи, выложил их на рабочий стол.
— Я…
— Зачем обманула тогда? — смыл пыль с овощей, приготовил доску и нож.
— Боялась, подумаешь, что я какая-то дикарка, — девушка поднялась из-за стола. — Можно я салат сделаю?
Валери готовила плохо, обычно я занимался этим, а сейчас жутко хотелось довериться жене. Хватит сравнивать! Есения — другая.
— Конечно, — чмокнул ее в висок и подвинул доску с овощами. — В том шкафу, — показал вверх, — должны быть салатницы.
Есения шмыгнула в сторону, но я успел заметить, смущенную улыбку на ее губах, а потом засмотрелся, как она потянулась на носочках, и подтянутые бедра выглянули из-под моей клетчатой рубашки.
Разогревая сковороду, я думал о ногах Есении и не мог успокоить вожделение. Оно катилось по венам и натягивало штаны, хорошо, что стол все прятал, хотя болезненное давление не давало нормально дышать. Я открыл кран с холодной водой и умылся, щедро смочив волосы и затылок.
— Ты в порядке? — Есения вдруг оказалась рядом, провела рукой по моему плечу, убрала мокрую прядку с моего лба и вернулась к нарезке овощей. — Ренат, спасибо тебе за поддержку. Я не знаю, как бы… — голос ее дрогнул, — пережила все это…
Кивнул, потому что говорить не смог. Ее чуткость и проницательность заставляла меня сжиматься и переживать, что все раскроется. Я не готов ей сказать правду. Сначала свяжусь с Давидом, а потом уже буду кардинально что-то менять. Пока хочется просто пожить.
Сколько прошло времени, пока я вот так стоял, уткнувшись взглядом в одну точку, не знаю.
— Ренат? — Есения обняла меня со спины. — Сковорода перегреется, если ты будешь так на нее тарашиться. Я уже и салат порезала, а ты молчишь и смотришь в никуда. Тебя что-то тревожит?
— Расставишь тарелки, пока я закончу? Поищи на полках, — нарочно отослал жену подальше, чтобы не искушаться и дать ей время. Я понимал, что Есения уже меня не боится, но все еще опасался ее ранить и предлагать секс. Первый наш день, когда я чуть не сорвался, а потом переспал с другой, бередил больную память. Я дурак. Не смог удержать такое хрупкое счастье в ладонях, наверное, потому мне и сократили век. Потому что ценить жизнь не умел и не умею.
Но я научусь. Боже, научусь чему угодно, только дай времени. Хоть чуточку.
Бросил кусочки мяса в посудину, быстро перемешал лопаткой. Шкворчание и аппетитный запах разнеслись по кухне, и я украдкой взглянул на девушку. Есения сладко зажмурилась, втянула носом воздух, облизала губы, а я заулыбался. Так интересно было наблюдать за ней, наслаждаться каждым движением, впитывать в себя ее образ. Брагина не пытается жеманиться или притворяться. Это подкупало. Это заставляло мое сердце биться быстрее, а в кровь подливало огня.
— О чем думаешь? — спросила жена, не глядя на меня. Она кружилась вокруг стола, выполняя мою просьбу и что-то мурчала себе под нос.
Сеня, оценив расставленные тарелки и поправив вилки, выложила на край стола белоснежные салфетки и, быстро перебирая пальцами, скрутила из них пышный цветок. Оставила его в центре, только потом глянула на меня. Будто ждала одобрения или разрешения.
— Сгорит мясо, Ренат… — шевельнула губами.
— Вот черт! — перемешивая, успел обжечься, изматерить свои корявые руки и разозлиться на себя тысячу раз.
— Я люблю поджаренное, не переживай так, — Сеня заглянула на сковороду с подгоревшими кусочками мяса, коснулась пальцами моей руки.
— Я обычно собранней, Сеня, просто…
Она заглянула мне в глаза и кивнула.
— Я знаю. Тебе кажется, что ты ее, Валери, предаешь.
— Откуда? — я уронил лопатку и повернулся к жене. — Откуда ты знаешь?
Сеня пожала плечами, убрала локон непослушных волос за ухо и смущенно заулыбалась.
— Догадалась. Ты смотришь на меня так печально, что у меня в груди все сжимается. Я не займу ее место в твоем сердце, Ренат, мне это не нужно.
Отвернулся, потому что изнутри рвалось признание, а я не мог его озвучить. Не хочу все рушить сейчас, не хочу ее потерять. Вцепился в столешницу, отчего пластик заскрипел.
— В следующий раз мясо готовлю я, — подшутила Есения, ласково обняв меня со спины, пощекотала ладошками живот, подняла кисти выше и скрестила их на груди, где под ребрами гулко билось мое сердце. — Ренат, я так тебя боялась в день свадьбы, но теперь понимаю, почему ты тогда кусался. Ты боялся…
— Влюбиться боялся, Сеня, — шепнули губы, а по телу пошла волна мурашек. Я выключил напрочь сгоревшее мясо, включил вытяжку и, повернувшись к девушке, окружил ее своими объятиями. Мне хотелось закричать, но я держался и сжимал ее маленькое тело собой. Как объяснить, что не покойная жена — причина моей тревоги, а она сама, Есения?
— Я не заставляю тебя это делать, — пролепетала девушка, в который раз заглянув в мои глаза, позволив в них утонуть. Провела пальчиком, щекоча, по контуру моих стиснутых губ. — Просто будь собой.
Глава 40
Есения
Пробиваясь сквозь муки и сомнения, я потянулась к нему, как цветок за солнцем. За теплом. За жизнью.
За надеждой.
Он поможет мне, он спасет. И сам спасется. Я верила. Наверное, потому что за последние недели никого ближе мужа у меня не было, наверное, потому, что Ренат был настоящим и искренним, хоть и не до конца открытым, но все это прошлые раны… Я его прекрасно понимала.
Как он целовал меня в конюшне, как переживал… Я никогда такого не испытывала. В тот миг поняла, что отдам жизнь в руки этого человека, несмотря на то, что он жестоко купил меня.
Несмотря на то, что я продалась.
Отец любил меня, терпеливо выслушивал, но держался холодно, а последние его действия сильно отдалили нас, причинили настоящую боль. Я вряд ли смогу снова ему доверять.
Бабушка оберегала меня и направляла, но ее несколько лет нет рядом.
Мама… Нет, с мамой у нас с детства не заладилось, а теперь… не хочу о ней.
Подруги? Родственники?
Никто не способен был услышать, я и не пыталась докричаться.
