И Хан решил, что не должен её будить.
Единственным словом, которая Лея смогла произнести, было «свет». Она продолжала просить света и тогда, когда все лампы, светильники и прочие источники света на борту «Сокола» уже были настроены на максимум. Как знать, наверное, Лея имела в виду свет какого-то иного рода.
В любом случае, когда Хан получил от Лэндо неутешительные известия, он подумал, что лучше в такой ситуации дать Лее то, чего она просит. Всё равно их ждёт всеобщая гибель. Из этой западни не выбраться. Выбор свёлся до простейшего: или умереть от уничтожения Миндора, или зажариться заживо на солнечных вспышках Таспана.
Поэтому Хан приземлился на поверхности Миндора, поставив «Сокол» прямо на покрывшемся трещинами поле сражения, расстелил одеяло и устроил Лею как можно удобнее. Чубакка по соображениям приличия остался в кабине, наблюдая за людьми через транспаристаль. Вуки понимал, что в такие моменты уединение ценимо как никогда.
Хан оставался рядом с Леей, пока её припадок не сошёл на нет. Оставался рядом, когда девушка покрылась чёрными сгустками плавлеита, который стекал с неё на одеяло. Оставался рядом в то время, как землетрясение только усиливалось, а смертоносное солнце готовилось взойти над горизонтом.
Он останется с ней и тогда, когда планета, наконец, взорвётся.
Какая горькая ирония судьбы. Лея так сильно страдала от того, что ей пришлось наблюдать за гибелью родного мира. А теперь она сама погибнет такой же жестокой смертью, как и её семья, как весь её народ.
«Вот почему, – мелькнула мысль, – её лучше не будить».
Но как всегда некстати у Силы вновь проявилось это премерзкое чувство юмора. Зашевелилась Лея, и её веки принялись подрагивать.
– Хан?.. – первым делом позвала девушка.
– Я здесь, Лея. – Он ощущал, как ещё немного – и сердце разорвётся. – Я тут, рядом.
Её ладонь нащупала его руку.
– Так темно…
– Верно, – согласился Хан. – Хотя солнце вот-вот встанет.
– Нет… не здесь. А там, где я побывала. – Она глубоко вдохнула и медленно-медленно выдохнула. – Было так темно, Хан. Такая густая и долгая темень, что я даже не могла вспомнить себя. Я ничего не могла вспомнить.
Её глаза открылись, и их взгляды пересеклись.
– Кроме тебя.
Хан сглотнул комок, вставший поперёк горла, и легонько сжал её ладонь. Он не мог издать ни звука.
– Как будто… как будто ты был со мной, – продолжала тем временем Лея. – Ты был всем, что у меня оставалось… и больше мне ничего и не требовалось.
– Теперь-то я точно с тобой. – Голос Хана был хриплым, нетвёрдым. – Мы вместе. И всегда будем вместе.
– Хан… – Лея резко села и провела рукой по глазам. – У тебя найдётся что-нибудь поесть?
– Что? – переспросил Хан.
– Я голодна. Есть какая-нибудь еда?
Хан озадаченно покачал головой. Он кивнул на мертвых штурмовиков, усеявших поле.
– Кроме имперских пайков ничего нет. А они, скорее всего, просрочены.
– Мне всё равно.
– Ты серьёзно?
Принцесса пожала плечами и одарила его улыбкой, от которой даже здесь, даже сейчас, за считанные минуты до гибели, сердце Хана забилось быстрее, а дыхание перехватило.
– Давай устроим пикник, – предложила Лея. – Устроим пикник и понаблюдаем за рассветом. В последний раз.
– Ага, – только и мог отреагировать Хан. – Звучит неплохо.
Он раздобыл несколько пайков с убитых имперцев и они сели перед зарёй, молча уплетая пищу плечом к плечу, а горизонт тем временем охватил пламя, будто загорелась сама планета.
– Что ж, одно можно сказать точно. – Хан выдавил намёк на свою знаменитую кривоватую ухмылку. – Такое блюдо мы наверняка не забудем, пока ещё остаёмся в живых, а?
Лея улыбнулась, хотя в её глазах заблестели слёзы.
– Всегда такой шутник. Даже сейчас. Даже здесь.
Хан кивнул.
– Ну, знаешь, на пороге смерти мы только и делали, что предавались романтическим настроениям. Просто обстоятельства ничуть не менялись.
Земля под ними ощутимо содрогнулась, затем – снова и снова, и тогда Лея сказала:
– Я думаю, нам следует уважать традицию.
– Правда?
– Поцелуй меня, Хан. В последний раз. – Девушка поднесла ладонь к его щеке. Её прикосновение было тёплым, сухим и преисполненным любви. – За все поцелуи, которые мы больше никогда не разделим.
Хан заключил её в объятья и приблизил своё лицо к лицу Леи… как вдруг раздался громкий радостный рёв вуки, всё ещё сидевшего в кабине. Хан поднял голову и открыл глаза.
– Что? Чуи, ты уверен?
Чубакка красноречиво ударил по транспаристали и замахал обеими мохнатыми конечностями, отчаянно призывая вернуться в «Сокол». Хан, не теряя ни секунды, вскочил на ноги и поднял Лею на руках, будто та ничего не весила.
– Хан, – ахнула принцесса, – что случилось? Что он сказал?
– Ты вроде бы говорила о поцелуях, которые нам не суждено разделить? – Глаза Хана горели, пока ноги мчали его с Леей к грузовому лифту «Сокола». – Он сказал, что если мы поторопимся, то в конце концов разделим их все до единого!
* * *
Раз за разом Люк чувствовал, как внутри его вселенной меркли звёзды.
Будучи связанным через Кара с Кроналом, через Кронала – с Сумеречной короной, и через алхимическую начинку Короны – с разумом каждого плавильщика в галактике, спрятавшегося в каждом куске плавлеита, Люк Скайуокер озарял их светом Великой Силы. Лучи этого света притягивал их так же, как лунный свет привлекал призрачных мотыльков, и тогда плавильщики обнаружили, что неиссякаемый источник живительного тепла может заполнить их до предела. Им больше не придётся подпитываться чужим светом, в этом и вовсе никогда не имелось необходимости. Отныне и навсегда плавильщики будут сиять своим собственным светом.
И вскоре они, заточённые Тьмой, проявились отовсюду.
Люк ощущал их массовый исход.
Ощущал, как они покидают гравитационные станции. Как покидают Сумеречную корону, тело Кронала, Леи, Кара и – его собственное тело.
И он чувствовал имперских штурмовиков, тысячами распространившихся по системе. Люк чувствовал каждого, кто носил чёрные доспехи Кронала. Ему открылись дикая, неконтролируемая ярость, чудовищная кровожадность, неистовое боевое безумие, вызванное проросшими внутри их голов кристаллами. Он чувствовал ущерб, который был нанесён живым существам грубой и жестокой мощью инородного материала.
Он чувствовал, что в его силах повернуть вспять этот процесс.
Люк не отвёл восприятия. Он не отказывался от того, что узрел. Он считал себя в долгу перед этими несчастными. Пусть они могли быть врагами, и всё же в первую очередь они были живыми существами.
