Дэвон был пловцом, причем очень хорошим. Его младший брат некоторое время состоял в мальчишеской команде и терпеть не мог раздевалку, потому что там другие парни высказывались о его сестре. «С большой грудью и стройный, я стал объектом оскорбительных комментариев, как это принято в спортивной культуре, — сказал Дэвон. — Некоторые бросали мне это прямо в лицо, обсуждали мою грудь или говорили, что хотят попробовать меня на вкус и все такое. А я такой: “Ненавижу вас всех”».
Иногда во время бесед с девочками мне хотелось, чтобы мальчики хотя бы на один день попали в их тело и увидели, с чем им приходится жить — с постоянной оценкой внешности со стороны, будто кроме этого ничего нет. Дэвон сделал это на самом деле — больше восемнадцати лет он был женщиной, и это повлияло на его идентичность как мужчины. Мы познакомились в его двадцать один год. Тогда он был третьекурсником с темно-карими глазами и аккуратно остриженными золотисто-каштановыми волосами. На фотографии в Instagram, где он позировал без рубашки, выделялся спортивный торс: широкие плечи, бицепсы, рельефный пресс. Он был низковат для парня, но неоспоримо симпатичный. Единственное, что выдавало его преображение, — едва заметные шрамы под грудью, последствие хирургической операции, которую он перенес в девятнадцать лет, когда после школы взял академический отпуск на год. Это было в 2015-м, когда, по мнению некоторых, трансгендеры стали мейнстримом
[128]. В 2015 году Кейтлин Дженнер
[129] появилась на обложке Vanity Fair, тогда же журнал People назвал Лаверну Кокс
[130] одной из красивейших женщин мира, в том же году на телеканале TLC вышло реалити-шоу «Меня зовут Джаз» о пятнадцатилетнем трансгендере, а сериал Amazon «Очевидное» запустил второй сезон. Запрет на открытых трансгендеров в армии был отменен в том же году. Девять штатов ответили на это так называемым «туалетным законом», согласно которому трансгендеры обязуются ходить в общественный туалет согласно полу, с которым они родились; ни один из этих законопроектов не был принят. Права трансгендеров вдруг стали самыми актуальными гражданскими правами, показателем прогрессивности, и такие подростки, как Дэвон, — с либеральными, образованными и состоятельными родителями — оказались в идеальном положении. Когда Дэвон признался в своей гендерной идентичности, никто не отверг его, никто не стал сомневаться в его решении, никто не вышвырнул его из дома, не изнасиловал и не убил, хотя чем чаще трансгендеры заявляют о себе (особенно темнокожие), тем большей жестокости подвергаются
[131]. Как и у Зейна, семья Дэвона оказала ему полную поддержку, без каких-либо колебаний и сомнений: они помогли со школой, оплатили двустороннюю мастэктомию и гормональную терапию. Но, даже несмотря на это, ему было не так-то легко найти себя и свою сексуальную идентичность.
Прошло три года, и Дэвон, одиннадцатиклассник, который все еще считал себя женщиной, признался своим друзьям и семье в том, что он лесбиянка («Я никогда не переживал, что родители не примут меня таким, какой я есть», — сказал он). Но в команде по плаванию он ничего не сказал, поскольку боялся новой волны оскорблений. Он также стал встречаться с одной из своих лучших подруг, хотя отстранялся каждый раз, когда она пыталась к нему прикоснуться. Целоваться было нормально — все целуются, независимо от пола, тут «ничего сложного». Но все остальное вызывало у него дискомфорт. «В собственном теле я чувствовал себя как в тюрьме. Чтобы получить удовольствие, нужно расслабиться, а я просто лежал, напряженный, как взведенная пружина. Мне не нравилось, когда она трогала мою грудь, — логично, раз я ненавидел свою грудь, — но мне казалось, что мне должно это нравиться, так что я просто молчал. А что касается гениталий: я, конечно, не мечтал о пенисе, но не чувствовал никакой связи со своим телом и женственностью, а ведь секс во многом как раз строится на половой идентичности».
Он думал, что признание решит проблему отчуждения от тела, но он ошибся. Его жизнь стала еще печальнее. Он продолжал хорошо учиться и заниматься плаванием — был почти что совершенством, — но с питанием начались сбои: то переедал, то принимал слабительное, впадал в крайности от анорексии до булимии. Несколько раз он задумывался о самоубийстве; совершенно очевидно, у него была депрессия. Психотерапевт посоветовал пройти курс лечения для женщин, но Дэвон хотел сначала окончить школу. Родители согласились, если он пообещает лечь в клинику сразу после этого, отложив колледж на год.
Прозрения случаются в самые будничные моменты. Примерно через месяц после начала лечения Дэвон ехал в машине вместе с другими пациентками клиники. Он сидел, задумавшись, пока остальные болтали о «девчачьих вещах», и вдруг посмотрел на свои колени. На нем были мешковатые джинсы, которые он называл «мужскими». Психотерапевт недавно спросил его, зачем он носил мальчишескую одежду в детстве. Дэвон ответил, что просто не думал об этом. Но теперь он осознал, что дискомфорт, который причиняло его тело, и агония, такая острая, что привела его в реабилитационную клинику, связаны вовсе не с тем, что он «толстый». Вовсе нет. Дело совсем в другом… Ему не нравилось, как на его теле сидят эти штаны. «И тут я понял, — вспоминает он, — что чувствовал бы себя намного лучше, если бы весил на тридцать фунтов больше, но если бы одежда сидела на мне как на мужчине. И тогда я подумал: а что, если мне не нравится мое тело, потому что я не девушка?»
Несколько месяцев Дэвон обдумывал эту идею, принимая и отвергая ее, чувствуя, что это правда, но не желая ее признавать. Он переживал, как рассказать родителям. Он переживал из-за плавания. Он переживал, что «потеряет лесбиянок» (когда некоторые активистки движения за права лесбиянок писали, что мужчины-трансы — лишь инструменты в руках патриархата, это выбило его из колеи на несколько недель). Наконец он записался на семинар по гендеру, где познакомился с транссексуалами. «И вот входит один парень, — вспоминал Дэвон, — лет тринадцати, и я рот открыл от удивления, так он был похож на меня. Походка чуть более женственная, чем можно ожидать. Грудь перетянута, как я раньше делал. На нем брюки-карго, точно такие же, как я носил. Но у него были волосы на лице и низкий голос. И когда он стал рассказывать о том, что он транссексуал, я разревелся и никак не мог остановиться. На каждое его слово я мог сказать: “Это про меня! Это про меня!” В тот день мой мир рухнул. И я нашел в себе силы построить новый».
